Коренастый и длиннолицый капитан щелкнул каблуками, ответил:
- Так точно, товарищ генерал, вижу!
- Давайте огонь!
Бой входил в свою кульминацию.
* * *
"Катюши" ударили точно по лощине, которой вражеские танки и бронетранспортеры приближались к позициям 6-й гвардейской стрелковой дивизии. Ослепительные космы голубого пламени осветили все окрест. Раздался такой звук, будто сотни паровозов начали одновременно продувать свои топки. Земля задрожала, лощина превратилась в море огня.
Уже потом, после боя, поздно вечером, один из пленных гитлеровских офицеров скажет:
- Это был ад. На танках горела броня. Горела земля. Горели люди. Нигде и никогда ничего более страшного никто из нас не видел и не испытал. Ужас охватил всех. Я не понимаю, как сам остался жив...
Сражение как бы приостановилось. Удар гвардейских минометов внес в ряды противника растерянность, а в иных местах даже панику. Но Лелюшенко понимал, что враг далеко не сломлен, что скоро он придет в себя и вновь повторит атаку. Поэтому временную передышку командир корпуса использовал для ускорения подвоза боеприпасов, подтягивания резервов, приказал артиллерии занять новые, более выгодные позиции. Связался с авиаторами и проинформировал их об обстановке.
Угадать, предвидеть следующий шаг врага - одно из обязательных качеств хорошего военачальника. Д. Д. Лелюшенко, как показали дальнейшие события дня, верно разгадал замыслы Гудериана.
В час дня немецкая авиация тремя волнами снова атаковала наш передний край. Злее прежнего ударила вражеская артиллерия.
- А теперь надо снова ждать появления танков,- сказал Лелюшенко своему заместителю генералу Куркину.
- А вон и они! - почти тут же воскликнул Катуков.
На этот раз танки шли не группами, а компактно, намереваясь, видимо, протаранить советскую оборону в самом центре.
- Не менее сотни, если не больше,- попытался было подсчитать машины генерал Куркин.
Налетевшие советские штурмовики несколько расстроили боевой порядок танковой армады, но не остановили ее. С левого фланга сообщили, что фашисты уже подошли к Зуше и начали растекаться по берегу этой реки к востоку, заходя в тылы нашему авиадесантному корпусу.
- Соедините меня с Сорокиным! - приказал Лелюшенко. И к Куркину: - Вас, Алексей Васильевич, прошу проехать к артиллеристам. Берите оба дивизиона - и как можно быстрее на помощь десантникам. Пияшева поверните фронтом на запад.
Телефонист подал трубку:
- У аппарата Второй.
- Константин Леонтьевич! Лелюшенко. Немедленно стяните все ваши танки и ударьте противнику во фланг. Передайте майору Рафтопулло, что сейчас успех боя почти на все сто процентов зависит от него.
Но даже и эти меры не остановили противника. Посеревший от напряжения Лелюшенко подозвал к себе Катукова. Я ждал, что вот сейчас он примет решение отвести части корпуса на новый рубеж. Но в это время комиссар танковой бригады М. Ф. Бойко, следивший за полем боя в трофейный цейсовский бинокль, вдруг радостно закричал:
- Смотрите, товарищи, смотрите! С тыла фашистов атакуют наши танки! Это тридцатьчетверки!..
Генерал Д. Д. Лелюшенко уже после войны так вспоминал об этом эпизоде:
"На войне случаются всякие неожиданности. В самый тяжелый момент в тылу наступающих немецких танков внезапно появились наши тридцатьчетверки и стали в упор расстреливать фашистские машины. В боевых порядках врага началось смятение. Откуда это своевременное подкрепление?
Выручил нас... Александр Бурда. Он со своей ротой вышел все-таки из фашистского тыла, где вел разведку, и повел машины на гул сражения. Дерзко ударил по боевым порядкам и штабу 4-й немецкой танковой дивизии. Атака подразделения Бурды была ошеломляющей. Фашисты, по-видимому, решили, что их окружают, и стали отступать..."
Но это - после войны. А тогда, в сорок первом, едва утих гром боя, генерал обернулся ко мне и устало сказал:
- Видели, какой напор врага выдержали? И вот так - каждый день, уже шестые сутки...
Вечером я разговаривал со старшим лейтенантом Александром Федоровичем Бурдой, ставшим впоследствии Героем Советского Союза. Выше среднего роста, широкоплечий, с почти круглым лицом, на котором несколько выделялся крупноватый нос, он всем своим видом являл недюжинную силу и твердый характер. Сын шахтера и сам шахтер, Бурда командовал танковой ротой еще в боях на Украине. Там его подразделение вывело из строя девять машин противника.
- Значит, с врагом встретились не впервые?
- Какое там впервые! Знаю этих извергов хорошо. Как оказался у них в тылу? Сначала, как полагается, был приказ,- рассказывал Бурда.- Мне с ротой и десантом автоматчиков приказали разведать, что за силы противника располагаются в Орле и какие у этих сил дальнейшие планы... Двинулись к Орлу. Потом были бои. Однажды из лесочка, где мы остановились, увидели приближающуюся колонну противника - три танка, пять бронетранспортеров, четыре транспортные машины и два орудия. Тоже вроде разведки. Они нас не заметили, ну мы и накрыли их. В портфеле убитого офицера нашли карту с оперативной обстановкой. Я ее тут же отослал в бригаду.
Были еще две стычки, и обе кончились в нашу пользу. Возвращаясь к своим, услышали сильную пальбу и поняли, что у Мценска идет бой. С тыла и ударили по фашистам...
Помолчал. Наверное, ждал очередных вопросов. Но мне хотелось, чтобы он сам продолжил рассказ. И он продолжил:
- Бить их можно, если, конечно, с умом к этому делу подойти. Они ведь числом берут... Отличившихся людей я назову вам потом, когда посоветуюсь с политруком.
Потом я долго и с большим интересом следил за боевой судьбой этого замечательного танкиста. А. Ф. Бурда отважно сражался под Волоколамском. В Курской битве успешно командовал танковым полком. И погиб геройской смертью в огне Корсунь-Шевченковской операции, ведя в бой уже 64-ю гвардейскую бригаду.
Поздно ночью в штаб вернулся бригадный комиссар К. Л. Сорокин. Тот самый Сорокин, который был начальником оргинструкторского отдела политуправления Забайкальского военного округа, а затем начальником политотдела 16-й армии. Тот самый Константин Леонтьевич, с которым я жил в Чите в одном доме, на одной лестничной клетке.
Высокий, с мужественным лицом, со строевой выправкой выпускника военного училища, Сорокин начал служить в Красной Армии с 1920 года. И сейчас никто не верил, что бригадному комиссару уже за сорок, что он двадцать один год в партии,- так молодо выглядел Константин Леонтьевич, так был энергичен и подвижен.
Радость нашей встречи, к сожалению, была омрачена известием о гибели Николая Власенко, которая так потрясла Сорокина, что он несколько минут не мог вымолвить ни слова. Говорят, что коммунисты не плачут. Это не совсем так. Я сам видел, как Сорокин, никого не стесняясь, вытер глаза платком...
- Редких большевистских качеств был человек,- сказал он, несколько уняв горе.- Блестяще владел даром слова и убеждения. А как он умел слушать и ценить людей!
К. Л. Сорокина прервал телефонист:
- Вас, товарищ бригадный комиссар. Генерал Петров...
- Слушаю, Константин Иванович...
Звонил командир 6-й гвардейской стрелковой дивизии, которая еще днем вместе с танкистами Катукова, полком пограничников Пияшева и артиллеристами выдержала основную тяжесть удара противника.
- Так... Так... Да, слушаю...- повторял Сорокин, и лицо его с каждой минутой суровело.- А на месте боя были? Неужели ни одного, хотя бы раненного? Что ж, Константин Иванович, всем сердцем разделяю твою скорбь. И горжусь твоими людьми! Потеря действительно тяжелая. Но верю, народ в свое время поставит им величественный памятник. Обязательно поставит! И золотыми буквами...
Никто не осмелился нарушить тишину, наступившую в комнате, когда Константин Леонтьевич положил телефонную трубку. Он долго стоял, сложив руки на пряжке ремня. Затем побарабанил по столу пальцами. И только после этого заговорил:
- Рота под командованием старшего лейтенанта Николая Васильевича Бондарева, которому я лишь вчера утром вручил партбилет, полностью погибла, но не оставила своего рубежа. В распоряжении командира были два противотанковых орудия. Рота из этих орудий, а также связками гранат и бутылками с горючей смесью уничтожила двенадцать танков... На месте боя - следы рукопашной схватки. Дрались даже раненые...