Выслушав нашу просьбу, Болдин рассмеялся.
- Это, товарищи, называется делить шкуру неубитого медведя. В Калуге-то еще сидят фашисты!.. Ну и нетерпеливый же народ, эти корреспонденты! обратился он уже к Н. Е. Аргунову. - Обязательно хотят опередить события.
У командующего было хорошее настроение, и из этого можно было сделать вывод, что наши дела под Калугой идут неплохо.
- Самолет будет, - пообещал И. В. Болдин, подходя к столу. - Предоставляю в ваше распоряжение и телефон ВЧ, и вообще весь узел связи. Остается самое маленькое - взять город...
И он опять рассмеялся. Потом подозвал нас к карте и показал населенный пункт, где корреспондентов будет ждать штабной самолет.
- Но в самолете только одно свободное место, - предупредил генерал. - Так что прошу заранее договориться, кто из вас его займет.
После этого командарм коротко рассказал о боях, которые ведут части и соединения армии на подступах к Калуге и в самом городе.
Эти бои начались девять дней назад. Была создана подвижная группа, в которую вошли 134-я стрелковая дивизия, тульский рабочий полк, отдельный танковый батальон и две батареи гвардейских минометов. Руководство ударными войсками поручили заместителю командующего армией генералу В. С. Попову.
Преодолевая зимнее бездорожье и обходя наиболее крупные населенные пункты, группа генерала В. С. Попова 21 декабря подошла к Калуге, внезапной атакой овладела понтонным мостом через Оку и ворвалась в город.
Враг на первых порах было дрогнул. Однако через день фашисты подтянули к Калуге свою 20-ю танковую дивизию, несколько других частей и подразделений. Против советских войск были брошены крупные силы авиации.
Но и командование Западного фронта, и штаб 50-й армии предвидели, что в Калуге фашисты будут сопротивляться с особым ожесточением. Поэтому на город еще загодя были нацелены и дивизии соседней, 49-й армии.
- Бои идут тяжелые, - заключил И. В. Болдин. - Но мы уверены, что враг будет выбит из Калуги!
Мы поняли, что беседа на этом закончилась, и, поблагодарив командующего за информацию, направились к выходу. И тут командарм попросил меня задержаться.
- Я только что получил телеграмму из вашей редакции, - сказал И. В. Болдин. - Просят написать статью об освобождении Калуги. Но мы на Военном совете посоветовались и решили, что на сей раз лучше выступить Николаю Емельяновичу Аргунову. Ведь вы меня печатали совсем недавно, и вновь выступать со статьей мне просто неловко...
Вошел адъютант и подал командарму телеграмму. И. В. Болдин бегло прочитал ее и протянул мне.
"24 декабря в Ставке получены сведения, - сообщал штаб фронта,- что калужским войскам противника отдан решительный приказ упорно сопротивляться и не сдавать Калугу. Верховное Главнокомандование предупреждает о необходимости особой бдительности с вашей стороны. Нужно более энергично бить противника в Калуге, беспощадно уничтожать его, не допускать никакой уступки и не отдавать врагу ни одного квартала. Наоборот, нужно приложить все усилия, чтобы разгромить противника в Калуге".
- Я еду к Попову,- сказал Болдин вошедшему Аргунову. - А вас вместе с корреспондентом попрошу подумать о статье...
* * *
Калуга освобождена!
По-моему, каждый советский человек, вступая на улицы только что отбитого у гитлеровцев города, испытывает одновременно двоякое чувство. Он радуется, что вот еще одна частица родной земли очищена от фашистской нечисти и возвращена Родине. Вместе с тем следы страшных разрушений - развалины дымящихся домов, руины целых улиц, горе тысяч людей терзают душу, угнетают...
Я знал еще довоенную Калугу - на удивление уютную, чистую. Помнится, часами любовался заокскими далями, восхищался парком на берегу, обилием садов и цветников. А вот то, что предстало моему взору ранним утром 30 декабря 1941 года, долго не доходило до сознания. Мы поднимались со стороны Оки в гору по улице, на которой не осталось ни одного целого дома. Вместо окон на нас глазели мертвые, черные дыры. Стояла гробовая тишина. Догорали знаменитые торговые ряды. Лежал в развалинах городской театр. На дверях аптеки висели обрывки последнего приказа фашистского коменданта Калуги: "В город прорвались большевистские диверсанты... За сочувствие им - расстрел... За помощь - казнь через повешение. Кто зажжет вечером свет в квартире.- расстрел. Кто выйдет на улицу - расстрел..."
Вот каким языком говорили гитлеровцы с советскими людьми.
На снегу лежит убитая девочка лет четырех. Чем помешала она фашистскому солдату? Чем угрожала гитлеровской армии?..
Улица Луначарского, 131. Дом гражданки Полосковой. Вернее, остатки дома закопченные стены, печная труба. И рядом - пять трупов. Расстреляны старики Полосковы, двое их дочерей, грудной ребенок старшей дочери...
А вот здание, где размещалось гестапо. Во дворе его тоже трупы, трупы... Наших, советских людей. У многих выколоты глаза, отрезаны уши, носы. Сколько же надо иметь звериной злобы, какое нечеловеческое хладнокровие, чтобы вот так надругаться над людьми!
Подвалы здания затоплены. Там были гестаповские застенки...
Идем к вокзалу. Площадь перед ним забита легковыми и транспортными машинами. Каких только марок тут нет - "опели", "мерседесы", "татры", "рено", "фиаты", "форды"! Видно, что вся Европа работает на гитлеровский вермахт. Но это им уже не помогает. И не поможет!
На железнодорожных путях - несколько составов о новогодними подарками из Германии. Но из Германии ли? Советский комендант показывает нам то, что прислано гитлеровскому воинству из Берлина и Гамбурга, Дрездена и Мюнхена, Нюрнберга и Бремена. Французское шампанское. Польская шинка. Голландские сардины. Бельгийский шоколад. Югославский чернослив. Венгерские яблоки. Норвежская сельдь. Датский сыр...
Награбили!
На перроне и воинской площадке - в несколько рядов орудия, танки, бронетранспортеры. Очередь на погрузку, надо полагать. Но погрузка не состоялась: фашисты бежали, спасая свою шкуру и бросая оружие...
Материала для статей сколько угодно.
Спешим в штаб армии. На узле связи все к нашим услугам. Генерал И. В. Болдин приказал корреспонденции из Калуги передавать сразу же вслед за оперативными сводками.
Но вот беда с фотокорреспондентами. Стоят у самолета и спорят, кто из них должен лететь в Москву. Темин не доверяет Гурарию, Гурарий - Темину. Миша Калашников стоит в стороне и с укоризной смотрит на товарищей. Ему лететь нельзя: температура подскочила чуть ли не до 40 градусов.
В шутку говорю спорщикам:
- А вы садитесь в кабину вдвоем.
Темин и Гурарий принимают эту мою шутку всерьез. Упрашивают летчика. И тот после недолгого колебания соглашается.
Подходит Николай Ильинский. Он только что разговаривал по ВЧ со своим главным редактором П. Н. Поспеловым.
Сообщает:
- С материалами приказано не торопиться. Об освобождении Калуги будет объявлено позднее, в новогодней речи Михаила Ивановича Калинина. И еще. Всех нас почему-то вызывают в Москву...
В Москву так в Москву. Через час трогаемся в путь. Утром 31 декабря проезжаем Подольск. У какой-то деревни видим на шоссе двух голосующих мужчин. Я останавливаю эмку и не верю своим глазам. На обочине стоят поцарапанные, в синяках... Темин и Гурарий.
- Что такое? В чем дело? Откуда?
Авария. Перегруженный У-2 все-таки не выдержал, врезался в провода линии электропередачи и рухнул на землю.
Вид у наших друзей довольно комичный. Но нам не до смеха. Фотоматериалы-то до сих пор не в Москве...
И все-таки 1 января 1942 года "Красная звезда" вышла с нашими корреспонденциями из Калуги и фотографиями.
* * *
Уже май месяц. Третий день работаю в войсках 16-й армии. Дело в том, что еще в январе она передислоцировалась к нам, на южный участок Западного фронта. Ее полки и дивизии за короткий срок изгнали врага из города Сухиничи, потеснили за реку Жиздра.
В начале марта был тяжело ранен генерал-лейтенант К. К. Рокоссовский. Всех нас тогда охватила тревога за жизнь прославившегося в боях под Москвой полководца. Но, как сообщил мне командующий артиллерией армии генерал В. И. Казаков, сейчас он поправляется и даже рвется на фронт.