Вторая стадия наступает, когда маленькие проныры забираются в ваш мозг, и вот тут жизнь действительно начинает играть неожиданными красками. У вас происходят серьезные изменения личности, случаются приступы ярости, горячечные галлюцинации (всегда ужасные). Потом вы утрачиваете способность владеть конечностями, становитесь вялым, как тряпка, вас кормят с ложечки – и все кончается комой. Без лечения смертность равна ста процентам. Однако при правильном лечении даже на финальных стадиях у вас неплохие шансы исцелиться полностью.
Сейчас сонная болезнь переживает новый махровый расцвет. По всей середине Африки, от Конго и Руанды через Уганду и на север, к Судану, она возвращается, потому что за последние двадцать лет в этих краях не прекращались массовые миграции беженцев. Война, политические преследования, голод, гнев краснолицых деревянных богов – в общем, обычная история. И вот что любопытно: цеце подхватывают сонную болезнь от людей, ее способны переносить только два процента мух этого вида, и получить ее они должны лишь во время своей первой кровавой трапезы – жизненный цикл посложней, чем у тегеранского трансвестита. Поэтому медицинским бригадам приходится ехать и искать очаг болезни – место, где много людей заражают много мух, а те, в свою очередь, заражают много людей.
Омуго и есть такой очаг. Иммунитета к сонной болезни нет ни у кого, поэтому врачи вынуждены заниматься не отдельными пациентами, а всем населением сразу. Пятнадцатилетняя программа «Врачей без границ» в Уганде оказалась успешной – цифры падают. Это изнурительный, однообразный труд, положительно повлиявший на статистику; подобные небольшие успехи медицины в Африке, к огромному сожалению, можно пересчитать по пальцам. Но не торопитесь: я пишу эту историю не для того, чтобы сообщить вам приятную новость. Впрочем, вы едва ли на это рассчитывали.
Под большим, раскидистым манго на школьной площадке, в окружении посадок табака и кассавы, санитары, обученные только диагностированию сонной болезни, разбили передвижную лабораторию: поставили стол на козлах и работающую от автомобильного аккумулятора центрифугу, вынесли коробки со шприцами, хирургические перчатки и учетные книги. В течение двух недель они объезжали округу на велосипедах, призывая людей явиться на анализ. При колониальном режиме все было проще. Здоровье населения можно было обеспечивать принудительными мерами: фермеры опрыскивали берега водоемов на своих участках ДДТ, самым эффективным и рентабельным пестицидом, и заботились о проверке состояния рабочих из экономических соображений. Теперь приходится прибегать к уговорам и объяснениям, а это трудно. Это отнимает у африканцев время – и вообще, рассуждают они, зачем лезть на рожон?
Санитаров окружает беспокойная толпа школьников – они пихаются и смеются. Девочки в аляповатой желто-фиолетовой форме подталкивают друг дружку вперед и по очереди подставляют палец под укол. Капельку крови смешивают с реактивом и раскручивают на маленьком диске. Люди в белых халатах работают споро и ритмично. Дети изображают отвагу при виде иголки и поддразнивают друг друга. Из классных комнат доносится тот универсальный бубнеж, который знают и ненавидят счастливые дети по всему миру. Слышать здесь, в буше, как читают наизусть таблицу умножения, странно и непривычно.
Мальчишки кидают в дерево камнями, стараясь сбить последние плоды. Один камень с грохотом ударяется о жестяную школьную крышу. Из здания, вопя и потрясая карикатурной тростью, выбегает взбешенный учитель.
Мальчуганы с криками рассыпаются и стоически, с кривыми улыбками принимают свои порции «горячих». Мы наблюдаем, смеясь. Позабытая, на столе вертится капелька крови. Диск останавливается. Капелька выглядит не так, как другие, – разница совсем маленькая, но есть. Кровь немножко расслоилась, как соус для винегрета. Это признак того, что организм ребенка вырабатывает антитела для борьбы с трипаносомозом.
Санитар сверяется с записями и называет имя: Хелен. Дети выворачивают шеи, и из кучки девочек робко выходит одна – стриженая, симпатичная. Видно, как меняется ее лицо, когда она понимает, что дело неладно. Санитар просит ее сесть в сторонке. Остальные дети пялятся на нее. Теперь она сама по себе. Она перестала быть членом их коллектива. Ее глаза широко раскрыты. Она ищет помощи. Один укол, и солнечное утро мгновенно превратилось в худший день ее жизни – возможно, в первый день ее медленного умирания. Ее пальцы скручены в узелок на коленях, плечи поникли. Голова опущена, с носа на желто-фиолетовую форму капают слезы.