Повело, подняло, понесло между пней!
И склонились над ним:
– Чей ты будешь, возница? —
Харкнул кровью в траву безутешный Корней.
И спросили его:
– Ты в уме в самом деле?
И куда понесло тебя с грешной земли?
– Я-то что, я-то что? Журавли улетели!
Без следа улетели мои журавли!
Мне кажется, Бояринов и есть тот Корней, с душой, рвущейся вслед за журавлиной стаей; Корней, стоящий на административной телеге Союза писателей и стегающий во имя ее продвижения вперед и ввысь вороных…
Вадим Рахманов (директор издательства «Новый ключ») считает, что Бояринов замешкался с рождением, и пишет ему об этом так: «Если бы лет двести назад родился не Петр Ершов, а ты, то непременно стать бы тебе автором «Конька-Горбунка» – так певуч и сочен твой народный говорок, самобытна и неуемна твоя фантазия…так широка и по-доброму озорна твоя душа».
Трудно с этим не согласиться.
Вот его меткое, остроумное, лаконичное, красноречивое, емкое и образное стихотворение «Я ушла»: всего б строк, а столько эпитетов пришлось перечислить! Но судите сами:Ты ушла – мои печали
Головами покачали.
Нет вестей – мои тревоги
В кровь себе разбили ноги.
Ты пришла – мои надежды
Мигом скинули одежды.
Сколько смысла и действия впитали в себя эти строки, где грусть соседствует с улыбкой!
Владимир Бояринов – человек мудрый, обладающий острым глазом и истинно русским чувством юмора. Более того, он ироничен, ироничен иногда до прозорливости. Ему доступны и психологизм русского бытописания, и проникновение в живое деревенское слова.
Чего стоит только его «Банька»!Хоть сейчас забор кленовый
И с клетушками сарай,
И под тесом дом крестовый
Вместе с тещей забирай.
Хоть сейчас бери задаром,
Мне расстаться невтерпеж.
Только баньку – с легким паром,
С жарким веником – не трожь!
Пусть стоит на огороде,
Пусть дымит себе в углу…
Я при всем честном народе
Загуляю по селу.
И задиристый, и ладный,
Развесе… весе… весе…
И с гармошкою трехрядной,
И наряженный во все.
Вспомню вдруг, что за чужого
Вышла старая любовь.
О кулак его тяжелый
Разобьются губы в кровь.
К ночи выбьюсь из силенок
И обратно поверну.
И заплачу, как ребенок,
И в предбаннике усну.
А назавтра дурь из тела
Выбью веником с утра.
Игогоньица поспела,
Ерохвоститься пора!
Выпью квасу три бидона:
Ух, какая благодать!
Выйду, гляну: нету дома,
Тещи тоже не видать.
Под задорный смех соседок
Снова в баньку забегу,
Похлестаюсь напоследок
И такое я смогу!
Я смогу такие вещи!
Ахнешь, глядя на меня, —
Дом срублю еще похлеще
И куплю себе коня.
Буду ездить в степь и в рощу
И дрова возить, и рожь.
Заведу такую тещу!
И в Рязани не найдешь.
Люди скажут: «Ай да Ваня!»
Я скажу: «А я такой!»
Вот что значит наша баня
В огороде над рекой!
Улыбнулись? Не иначе. Никакой нарочитости, никакой позы, только сердечная искренность, разудалое русское ухарство и органичная притягательность.
Все естественно, легко, с любовью к русскому житейскому укладу, озорно и весело.
Однако было бы ошибкой утверждать, что Бояринов – безмятежный весельчак и балагур. И душевная ранимость, и сердечная боль, и высокая, исконно русская печаль, идущая откуда-то из глубины веков, – все это есть в его стихах, но, как истинно русский мужик (да простит он мне это слово), он не позволяет себе жалоб.
Грустная нота не омрачает бояриновской строфы, наоборот, придает очарование улыбке сквозь… сквозь слезы? Нет, это слово решительно не подходит. Сквозь легкое омрачение, легкую тень печали, что ли. Литературный критик Лев Аннинский более точен: сквозь лихой прищур.
«Неуловима печаль. Как это на полотне у Крамского? – Неуязвима Незнакомка, «последней нежности растратчица, очарования полна. Отьедет конка – и расплачется, и разрыдается она!»