Когда цветы были помещены в красивую вазу, Гвидо охватил новый порыв признаний и заверений.
– Сара, я идиот. И я люблю тебя.
– Это как-то связано? – прищурившись, осведомилась она. – Послушать тебя, человек в своем уме никогда не полюбит меня.
– Неверно. Я хотел сказать, что веду себя как идиот именно потому, что люблю тебя до умопомрачения. Мне жизненно необходимо, чтобы и ты тоже любила меня. Но ты всегда такая недосягаемая. Даже когда я держу тебя в своих объятьях, обнаженную и беззащитную, у меня нет уверенности, что ты принадлежишь мне так же, как я тебе. Ты словно стремишься проскользнуть мимо, будто дразнишь. Обнадеживаешь и оставляешь. И я начинаю безумствовать, чтобы доказать, что я тоже чего-то стою.
– Какая глупость, Гвидо. Я никогда не стремилась пошатнуть твою веру в себя. Наоборот, всегда признавала, что ты исключительный мужчина. И все же я не верю, что у наших отношений есть будущее, – сдержанно проговорила Сара.
– Но я люблю тебя! – горячо признался Гвидо.
– Допустим…
– Этого мало? – изумился он.
– Иногда этого недостаточно.
– Что же тогда мне нужно? Подскажи.
– Научись меня понимать. Научись верить моим словам и поступкам, вместо того чтобы щелкать зубами при малейшей размолвке и мчаться в Неаполь, где тебя приголубят. Если ты считаешь, что твое место рядом со мной, то не пытайся угождать без разбору родительской оценке. Твои родители прожили вмести всю свою жизнь, они сумели найти свое счастье, но это не означает, что их представления единственно верные. Я другая, и ты другой. Ведь, я надеюсь, ты не станешь десять лет лгать своему сыну, как это делал твой отец.
– Я принимаю твои условия, – покорно проговорил Гвидо.
– Точно? – усомнилась Сара.
– Да, клянусь, – торжественно объявил он.
– Тогда по какой причине ты до сих пор меня не целуешь? – упрекнула она его, вызывающе прошлепав мимо в просторной пижаме и пушистых домашних тапочках.
– О боже! Так ты согласна! – воскликнул Гвидо.
– Ну… – замялась Сара, но Гвидо не дал ей ничего сказать.
Он подхватил ее на руки и воскликнул:
– Что я могу для тебя сделать, любимая?
– Начни с кофе без кофеина. Сделай послаще. Принесешь в спальню. Все понял? Тогда выполняй.
– Когда мы поженимся? – спросил Гвидо, когда его глаза остановились напротив ее глаз, а руки легли ей на плечи.
– Несвоевременный разговор. И… вообще, я не уверена, что следует совершать этот ритуал повторно.
– Почему ты предубеждена против брака?
– Я не предубеждена против брака вообще, – быстро оговорилась Сара.
– А, так это касается только меня? Правильно ли я тебя понял?
– Вот именно, – коротко ответила ему она.
– Но ведь у нас будет ребенок!
– Значит, будет и семья. Мама, папа, ребенок. Какие еще нужны аргументы?
– Что-то я не понимаю тебя, любимая.
– Я желаю, чтобы ты был свободен. Мне вовсе не хочется лишать всех обворожительных куколок планеты внимания такого любвеобильного мужчины. Ты очень убедительно описывал свои сердечные муки последних нескольких недель. И у меня нет причин сомневаться в твоей искренности. Уверена, ты чувствуешь в своем сердце все то, о чем мне говоришь. Но я также доподлинно знаю, что несколько дней назад ты прекрасно сочетал свои любовные терзания с весельем на балу в Монте-Карло в компании белокурой красавицы. Также мне известно, что во многих очень хороших мужчинах сочетаются любовь к жене и любовь к вольной жизни, сопровождаемая полной неспособностью к верности.
– Сара, как это мило, что ты меня ревнуешь. Но я не мог пойти на этот бал без спутницы.
– А не пойти мог?
– Нет, не пойти тоже не мог.
– Порой не просто понять миллионера, – заметила Сара.
– Я буду испрашивать твое согласие ежеминутно, пока ты не согласишься стать мне женой, – упрямо заявил Гвидо.
– Зачем тебе это? Будем вместе, пока сможем, – предложила ему женщина.
– Но ты любишь меня? Любишь по-настоящему?
– Да, – ответила Сара.
– Женщине свойственно хотеть стать женой любимого мужчины, – уверенно произнес Гвидо.
– Чаще – да, но бывает и наоборот, – проинформировала она его.
– Ты трусишь, – предположил он.
– Мне бы не хотелось, чтобы условность заполнила пустоту. По мне, так лучше пустота. У меня не было отца, но детство, тем не менее, было счастливым. Жаль, что оно так быстро закончилось… Знаешь, Гвидо? В сиротском доме, где я оказалась, в общей спальне мне выделили постель у самого окна. Когда выключали свет, и все в спальне затихало, я видела и слышала темную ночную улицу, зловещую и холодную. Даже когда я засыпала, мне мерещилось, будто я на продувном ветру и со всех сторон мне угрожает опасность, хотя я доподлинно знала, что у меня есть кров и служащие сиротского дома не дадут случиться ничему дурному. Однако их тепло не грело меня, их заботы оставляли меня равнодушной. Потому что я каждое мгновение вспоминала ласку матери, наш с ней дом и моего любимого дедушку. А приют был для меня все равно, что транзитный пункт в моей судьбе, пока я не узнала Лиллиану, пока мы не начали взрослеть вместе, пока я не поступила в университет, не встретила тебя. А в Неаполе я вновь оказалась на продувном ветру, одинокая, без понимания и защиты. Но в тот раз не оказалось людей, которые подобно социальным работникам приюта не допустили худшего. И, лежа в клинике, я поняла, что мой брак – это мираж, иллюзия, что я сама должна была позаботиться о себе и своем малыше, а не уповать на мужа, который не знает моих страхов и которому чужды мои опасения. Пойми меня правильно, Гвидо. В смерти ребенка я могу проклинать Катарину, пенять на тебя, но до конца жизни буду винить только себя. Поскольку на мне лежала первейшая обязанность уберечь его.
– Ты не права по отношению к себе, Сара.
– В данном вопросе мне безразлично, что ты об этом думаешь. Я лишь пытаюсь объяснить свою позицию. То, что мы считаем кого-то супругом, может стать опасным соблазном увериться в истинной близости этого кого-то. Я не отказываюсь от тебя и твоего участия в жизни нашего ребенка. И буду только счастлива, если ты окажешься хорошим отцом…
– Но ты не веришь в меня как в мужа, – перебил ее Гвидо.
– Да, и я назвала этому достаточно причин, – подтвердила она.
– Значит, мы вернулись к тому, с чего начали? Мы всего лишь любовники?
– Что поделаешь. Жизнь преподносит сюрпризы, – рассмеялась Сара.
– У тебя я не поселюсь. Я не привык к такой тесноте, – поспешно предупредил ее Гвидо. – Тебе придется окончательно перебраться в мой пентхаус… А с другой стороны, кому нужна жена, когда есть такая роскошная любовница, – подытожил он, поцеловав свою возлюбленную.
ЭПИЛОГ
– Я никогда не была в Америке, – призналась Сара, выглядывая из окна нью-йоркского отеля.
– И как вам это понравилось, синьора Барбери? – осведомился Гвидо, вальяжно развалившийся на огромной постели.
– Впечатляет. Особенно удивительно воочию видеть то, чем до этого любовалась лишь на экране и фотографиях…
Гвидо встал, подошел к Саре и обнял ее, сомкнув руки на плоском животе.
– А тебе как, муженек?
– Все крупно и внушительно, – констатировал он.
– Меня удивило, что ты согласился доверить Анну попечению Альдо и Марты, тогда как боялся оставить ее одну даже на ночь в комнате с открытой дверью.
– Уверен, с этими двоими дочке будет хорошо. Сейчас я думаю о тебе, родная. Ты заслужила настоящий медовый месяц. И эта огромная постель, что позади нас…
– А что постель?
– Не навевает ли она тебе определенных мыслей? – осведомился муж.
– Ты намекаешь на сонливость? – предположила Сара.
– Отнюдь, – покачал головой Гвидо.
– Тогда о чем ты, дорогой?
– Боюсь, словами этого не объяснишь, – сказал Гвидо, увлекая Сару за собой.