Началась битва. Сальцано торжествовал: «флибустьер» снова отступил перед ними после краткого сражения, оставив на поле битвы почти всю свою артиллерию, совершенно неспособную к быстрому передвижению.
Дав отдых своим войскам, Сальцано готовился снова погнаться за отступавшим врагом. Но в это время он получил неожиданно из Палермо приказание — немедля ни минуты, форсированным маршем спешить к столице. Очевидно, там должно было произойти что-нибудь необыкновенное.
Теперь вернемся к Гарибальди и его армии.
Глава XI. Марция
Неподалеку от Домодоссолы, большая Симплонская дорога, извиваясь по скату высокого, почти отвесного берега Деверии, выходит на широкую поляну, которая кажется необозримой после десятичасового пути по узкому, точно сдавленному с обоих боков проходу. Здесь на уединенном пригорке стоял и, быть может, стоит и до сих пор старинный замок графов ***. Это каменное гнездо когда-то ужасных хищников, наводивших ужас на всё окрестное население, в настоящее время превратилось в самую мирную обитель самого мирного из людей — Паулуччи Градениго, некогда старшего стряпчего Домодоссолы и родного брата графини***, умершей вскоре после рождения своего первенца Эрнеста***. Ребенок, при самом рождении своем принесший на землю несчастье, очевидно не был баловнем судьбы. На двенадцатом году он лишился нежно любимого отца, оставшись таким образом круглым сиротою. Эта потеря глубоко подействовала на впечатлительную душу мальчика, который стал смотреть на себя как на существо, обреченное на страдания и невзгоды.
Воспитатель Паулуччи Градениго, взявший на себя заботы о мальчике как ближайший родственник и друг покойного графа, вовсе не принадлежал к числу людей, способных рассеять меланхолию ребенка. Проведя всю жизнь в городских архивах, среди толстых, пыльных фолиантов, он сам боялся людей, подобно тому, как крот, роющийся всю жизнь в темноте, боится света. Он был дик и неразговорчив, и молодой Эрнест, скучавший в его обществе, предпочитал проводить часы, свободные от школьных занятий, среди суровой и мрачной природы, окружавшей родной замок. Так рос он одинокий, но свежий и неиспорченный, как молодые сосенки его родных лесов.
Когда ему минуло шестнадцать лет, старик Градениго отслужил торжественный молебен и отправил своего племянника в Миланский университет для окончания образования. Это был поворотный пункт в жизни Эрнеста. Из провинциальной глуши он вдруг попал в один из главных центров умственной жизни Италии. Юное нетронутое сердце, не знавшее до сих пор никаких привязанностей, открылось для новых впечатлений, словно цветочная почка под благотворным веянием весны. После замкнутости домашней и школьной жизни Эрнест жаждал чего-то широкого, великого, всеобъемлющего. А в это время молодому воображению, действительно, было чем воспламениться, благородному сердцу было от чего затрепетать.
Италия возрождалась. Только что сошло в могилу великое поколение поэтов, сумевших превратить любовь к Италии в какой-то религиозный культ. Едкие сатиры Джусти[301], бичующие всё низкое, подлое, предательское, ходили по рукам в рукописи и жадно читались, переписывались и заучивались молодежью. Еще, казалось, гремели в воздухе мощные звуки песней Леопарди[302]. Целая плеяда романистов рассказывала в изящной, увлекательной форме про минувшее величие и славу своей родины.
А между тем в настоящем она изнемогала под игом чужеземцев. Милан, краса и гордость Италии, был до сих пор полон рассказами об ужасах, совершенных дикими ордами Радецкого, и о свирепостях его наследника Гайнау, засекавшего до смерти беременных женщин![303]
Эрнест сделался самым пламенным адептом «юной Италии»[304], раскинувшейся по всему полуострову, и только и думал об освобождении родины от тиранов чужеземных и своих, свирепствовавших еще беспощаднее первых.
Первый год на свободе Эрнест провел точно в лихорадке. По ночам он читал тайные листки и брошюрки, направленные против австрийцев, попов и бурбонов; по вечерам посещал собрания своих единомышленников, днем слушал лекции профессоров, в числе которых было несколько человек, проводивших в сдержанной, но зато еще более убедительной форме те же мысли и чувства, которые развивались в запрещенной австрийской цензурою литературе.
301
Джузеппе Джусти (
302
Джакомо Леопарди (
303
Граф Йозеф Радецкий (
304
Название подпольной патриотической организации (