— Нет, я простая девушка. Но я поклялась не быть такой же слабой женщиной, как все! Послушайте, Эрнест, я должна рассказать вам кое-что из моего прошлого, чтоб вы поняли, что не каприз взбалмошной девчонки говорит во мне, а твердое решение, которое ничто не может поколебать.
— Эрнест! — сказала Марция, взяв его за руку. — Я знаю, что вам теперь очень тяжело, но со временем, когда пройдет первое увлечение, вы сами поблагодарите судьбу за то, что вы выносите теперь. Я не могу быть вашей подругой. Ищите себе другую, если не можете иначе; а если можете, то останьтесь верны той, которую одну любили вы до встречи со мною, — останьтесь верны нашей несчастной Италии, униженной, истерзанной, ждущей своего спасения только от таких людей, как вы. Я же не могу составить счастья вашей жизни, потому что с детства слишком возненавидела семейный узы. Меня воспитал отец. Вы знаете его. Когда я была еще маленькой девочкой, он сажал меня на колени и читал вместе со мною рассказы о нашем великом прошлом. Я боготворила отца; он казался мне существом идеальным, стоящим неизмеримо выше всех остальных людей, и я гордилась им и была счастлива, потому что видела, как мало обращают внимания на своих дочерей другие отцы. Но я заблуждалась, — по крайней мере, отчасти. Отец мой — проповедник по природе. Ему нужны слушатели, и мне кажется, что он всего меньше думал обо мне, когда развивал предо мной свои мысли. Зачем мне, девочке, знать всё это? Подобная мысль, вероятно, никогда не заходила ему в голову, потому что иначе он, вероятно, посадил бы меня за рукоделья. Во взгляде на женщину он ничем не отличался от остальных своих единоплеменников. В этом я убедилась уже позднее, когда стала почти взрослой девушкой.
Мать моя была женщина очень добрая, но простая и необразованная, как и все женщины у нас; она ничего не читала и почти не умела писать. Отец казался ей каким-то высшим существом, которому она была обязана служить. Меня она любила, но как-то дичилась, точно боялась моей учености. Всю жизнь она проводила на кухне за стряпней или за иголкой. Никогда она не выходила из дому и только по воскресеньям одевалась в праздничное платье, чтобы идти к обедне.
Но однажды ей пришлось отлучиться надолго: она получила известие, что брат ее смертельно ранен на дуэли, и, разумеется, тотчас же помчалась к нему.
Мы остались вдвоем с отцом, так как никакой прислуги у нас не было. Можете себе представить, в каком я очутилась затруднении. Моя беспомощность была, поистине, комична, но мне она стоила горьких слез.
Когда, на другой день, отец вернулся к обеду, то вместо вкусного супа, который так хорошо умела готовить мать, я подала ему какие-то помои. Говядина была наполовину обуглена, потому что мне было стыдно признаться в своем невежестве соседкам и попросить их помощи, и я всё делала сама.
Отец не рассердился, но был поражен. Ему, очевидно, и в голову не приходило, что я решительно ничего не понимаю в хозяйстве и что любая десятилетняя девочка заткнет меня за пояс в этом отношении.
— Как же это ты, Марция, ничему не научилась? — сказал он с удивлением, — и какой же ты будешь женой, если ты ничего не умеешь делать?
Этот ничтожный случай и эти слова произвели во мне целый переворот.
Предо мной со всей ужасающей ясностью представилась картина моей будущности. Образ матери, как живой, встал перед моими глазами. Выйти замуж и затем — кухня, пеленки и опять кухня! Вот что ждет меня впереди. О, отец, отец, плохую оказал ты мне услугу, развив во мне иные понятия и чувства, которые только будут моим мучением! Показать рабу призрак свободы, чтобы потом сделать для него рабство еще невыносимее!
Целую ночь я не могла уснуть. Планы один другого несбыточнее теснились в моей голове. Я собиралась бежать из родительского дома. Куда, зачем? Ничего этого я не знала. Но я чувствовала, что не могу помириться с этой жизнью, что я должна разорвать свою цепь. Я женщина, думала я, и мужчины говорят, что мы осуждены на исполнение бессмысленных домашних работ, чтобы они могли развивать свой ум, создавать великие произведения поэзии и искусства, устраивать судьбы народов. Но я недаром получила мужское воспитание: я хочу доказать всему миру, что и женщина может делать то же, что и мужчина. Не знаю, что ждет меня впереди, но я скорее пронжу себе сердце кинжалом, чем сделаюсь служанкой, невольницей какого-нибудь мужчины! Мы такие же люди, как и вы. Вы, вы одни сделали нас такими, каковы мы теперь, вы во всем виноваты. О, как я ненавижу вас всех!
Марция совершенно забылась. Она, казалось, не помнила ни того, кто перед ней, ни того, зачем она заговорила. Глаза ее метали пламень, голос звучал твердо, как удары молота.