— А меня там не было! — вскричал Роберт, сжимая кулаки.
— Вдруг раздается залп из нескольких пушек. Черт побери! Это неаполитанская артиллерия стреляет нам во фланг из ворот Сант-Антонино.
— Ну, что же вы?
Сиртори подскакал к нам и говорит: «Дети, возьмите баррикаду — или всё погибло». Тогда у всех нас точно крылья выросли. — В штыки! Майор Тукори и три стрелка первые вскочили на баррикаду. Тукори падает, пораженный пулею в колено. Вслед за ним падает Кайроли. Целая масса неаполитанской пехоты с несколькими пушками прибегает из казарм, и прежде чем к нашим успели подойти подкрепления, снова овладевает баррикадой. Нам пришлось очень жутко. Перед глазами тянулась улица, которая ведет прямо в город, а мы не могли подвинуться вперед, между тем как к неаполитанцам всё прибывали и прибывали свежие подкрепления.
— Но отчего же вам так трудно было взять эту баррикаду?
— Проклятая артиллерия мешала. Несколько пушек стояли за валом, так и сыпали картечью, точно горохом. Залп за залпом, просто ужас. Вдруг, что бы ты думал? Один из генуэзских волонтеров, чтобы ободрить своих, видя, что слова не действуют, решился показать всем пример. Он берет в руки четыре камня, потом говорит одному из товарищей засунь мне это знамя под мышку. Затем бежит вперед, не обращая никакого внимания на картечь, и, добежав до середины улицы, останавливается, кладет четыре камня на землю и укрепляет между ними знамя.
— Не может быть!
— Потом он спокойно уселся возле, скрестив на груди руки.
— Да неужели?
— Я это видел собственными глазами. Наконец, можешь спросить у наших — все видели. Тогда все — и пичиоти, и гарибальдийцы — бросаются вперед, оставляют за собой генуэзца с его знаменем и бегут до самого города.
— Ну, а как же зовут этого доблестного генуэзца?
— Не могу сказать! Мне очень жаль, но не могу, потому что не знаю[316].
— Жаль! Ну, а потом?
— Неаполитанцы отступили. Но шагах в ста они встретили новые подкрепления и снова перешли в наступление. Наше положение было критическое. С фронта и с флангов нас теснили превосходящие силы врагов. Признаться не знал, чем всё это кончится. Вдруг, мы слышим страшный шум со стороны города. Крики, выстрелы, колокольный звон.
— А, это верно к вам шли на помощь горожане. Мы это видели из тюрьмы.
— Да, это были палермитанцы. Они напали на бурбонов с тыла, и тогда те, видя, что попали между двух огней, в беспорядке разбежались, а мы дошли до рыночной площади, где нас встретил революционный комитет, городская дума и много тысяч граждан всех сословий и возрастов. Все целовались, ликовали, кричали: «Да здравствует Гарибальди!» Старики, женщины, девушки, священники, монахи и монахини — да, Роберт, даже монахини — плакали, обнимали нас, называя своими спасителями. Гарибальди был встречен с таким энтузиазмом, какого я никогда еще не видел и никогда не забуду.
— Верю, верю! О, чего бы я не дал, чтобы только быть с вами в эту минуту!
— Знаю, дружище! Это самое и я подумал, стоя на площади, и потому тотчас же подошел к генералу и попросил у него позволения идти выручать из тюрьмы тебя и твоих товарищей. Он, разумеется, тотчас же согласился, и я с кучкой охотников и толпой граждан пошел к тюрьме. Одним залпом прогнали мы тех немногих солдат, которые еще оставались на стене, а что было потом — ты знаешь.
Друзья не сказали ничего и только крепко пожали друг другу руки.
В это время к ним подошел Биксио и сказал:
— Капитан, займите своей ротой улицы del Duomo и Монтекальварио на случай, если бы неаполитанцы двинулись со стороны Монреале[317].
Федерико тотчас же отправился исполнять приказание, и друзья расстались. Роберт отправился к своим товарищам по роте.
Тем временем гарибальдийцы вместе с толпами граждан усердно укрепляли баррикадами рыночную площадь, чтобы укрепиться на ней, в случае наступательного движения врага. Однако, они весьма скоро убедились, что бурбоны слишком упали духом, чтобы решиться на какое-нибудь смелое движение. Тем не менее бурбоны были слишком озлоблены, чтобы не попытаться отомстить чем-нибудь победителям. Генерал Ланца, отступив с неаполитанскими войсками в форт Кастелламмаре, начал оттуда бомбардировать город из дальнобойных крепостных орудий большого калибра. Начались во многих местах пожары, потому что форт стрелял преимущественно калеными ядрами и брандскугелями[318]. Но так как в южной Италии почти все постройки каменные, то пожар не мог распространяться на окрестные строения. Таким образом, кроме совершенно ненужного вреда частным лицам и избиения нескольких сот, быть может, самых мирных граждан, бомбардировка не имела никаких результатов. Гарибальдийцы мелкими отрядами всё подвигались и подвигались вперед, так что к вечеру, за исключением королевского дворца и Кастелламмаре, весь город был уже в руках Гарибальди.
316
Нам тоже жаль, что мы не можем назвать имени этого юноши, соединяющего в себе мужество и скромность истинно геройские. —
317
318
Брандскугель — зажигательный снаряд корабельной гладкоствольной артиллерии (появился в XVIII в.).