Однако, всем этим мудреным затеям суждено было погибнуть, так сказать, еще в утробе матери, не увидав божьего света.
Глава XVI. Гарибальдийцы в Неаполе
На другой день утром Мария-Терезия снова отправилась к королю. Вчерашняя энергия и решимость Франческо II показались ей до такой степени странными, что она мало доверяла их прочности.
Но, несмотря на раннюю пору, король был не один. У него сидел высокий старик с окладистой бородой и большим орлиным носом. При виде бороды, считавшейся тогда в Неаполе признаком неблагонамеренности, чуть не принадлежности к карбонариям, Мария-Терезия сделала недовольную гримасу. Когда же она узнала, что этот старик никто иной, как сам Либорио Романо, то первой ее мыслью было выйти из кабинета, чтобы не осквернить себя близостью к этому богоотступнику и исчадию сатаны. Однако ж женское любопытство удержало ее. Зачем бы мог явиться сюда этот сорванец так рано?
Король очень скоро рассеял ее недоумения.
— Наш любезный министр оказал сегодня великую услугу отечеству, — сказал Франческо. — Он открыл заговор нескольких реакционеров, тем более преступный, что он прикрывался нашим именем!
Королева вздрогнула. Неужели всё опять погибло!
— Заговор? — спросила она, стараясь казаться изумленной.
Король попросил Либорио повторить свой рассказ.
Оказалось, что задуманное Марией-Терезией дело окончательно погибло вследствие измены типографщика, печатавшего у себя тайком вышеупомянутую прокламацию от имени народа к королю.
Начались восклицания удивления, порицания, негодования. Королева сыграла свою роль отлично, хотя трудилась совершенно напрасно: не только Либорио Романо, но последний неаполитанец не поверил бы всем ее клятвам, — до такой степени все были убеждены, что она должна быть душой всех реакционных попыток.
Через полчаса весь Неаполь только и говорил, что об этом заговоре. Никто, впрочем, не придавал ему серьезного значения. Будет ли Франческо королем конституционным или абсолютным — дни его царствования всё равно сочтены. На другой день о предполагаемом роялистическом заговоре забыли, как о вещи давно минувшей. Глаза всех снова устремились на юг, на Калабрию, по которой, подобно горной лавине, катилось войско Гарибальди, очищая себе путь.
Ежедневно чья-то невидимая рука наклеивала на стенах домов, на фонарных столбах и общественных монументах печатные бюллетени об успехах диктатора.
Двадцатого августа он высадился с несколькими батальонами на южной оконечности полуострова, у Мелито[339]. На другой день он взял приступом Реджио — форт, защищающий Мессинский пролив, и прочно утвердился на калабрийском берегу.
С этой минуты последний час бурбонского правительства пробил.
Высадка Гарибальди была точно сигналом к всеобщему движению. Горная Калабрия покрылась партизанскими отрядами. Города один за другим, при первом слухе о его приближении, присоединялись к движению. Королевская армия, окруженная со всех сторон врагами, лишенная припасов, которые отнимались у нее партизанами, знающая, что ей не на кого положиться, деморализировалась окончательно. Это было уже не войско, а жалкий сброд людей, ожидавших только случая заключить «почетную капитуляцию», так что весь поход от Реджио до Неаполя был скорее торжественной военной прогулкой, чем рискованным и опасным вторжением во владения короля-Бомбы[340].
Двадцать третьего диктатор послал в Сицилию одного из своих адъютантов с известием о поразительных событиях в Калабрии и с приказанием приступить немедленно ко всеобщей переправе.
Суда, выстроенные вдоль сицилийского берега, совершили эту переправу очень быстро. В Мессине, в Таормине, Палермо и Милаццо гарибальдийцы совершенно открыто садились на корабли и при звуках музыки плыли на калабрийский берег. Бурбонская эскадра, крейсировавшая в северной части пролива, после взятия Реджио решила, что всё погибло, и, казалось, махнула на всё рукой. Она ничего не предприняла для того, чтоб помешать переправе волонтеров.
При известии о переправе всей армии Гарибальди, движение в Калабрии приняло еще большие размеры. Города Катанцаро и Козенца, приняв в нем участие, отбросили бурбонский гарнизон и вскоре сделались главными пунктами движения. Известный калабрийский эмигрант, барон Стокко[341], призвал своих соотечественников к оружию, и вскоре под его красным знаменем собралось их несколько тысяч. Далее к северу поднялась Базиликата и уже девятнадцатого августа учредил временное правительство под руководством очень умного и смелого человека, полковника Болдони[342].
339
Полное современное название приморского селения в Калабрии — Мелито-ди-Порто-Сальво (
340
Ошибка Мечникова: «Король-Бомба» — прозвище Фердинанда II, отца Франческо II, которого по отцу иногда звали «Бомбочка»,
341
Франческо Стокко (в тексте неточно Стоко) (
342
Камилло Болдони, иначе Больдони (