Горкер приблизился к старшему оперуполномоченному вплотную и шепотом спросил:
– Как это кончать? Ты забыл приказ? Могут быть проблемы. Ты и меня подставляешь.
– Проблемы будут, если он живым дойдет до суда, – зло возразил Гудков.
Горкер решительно подошел к Степану:
– Слушай, Степа, ты, может, чего-то не понимаешь? Я объясню. Если ты не подпишешь признание, тебе конец. До суда ты не доживешь. Тебя кончат прямо сейчас. Из тюрьмы можно выйти, а с того света уже не возвращаются. Чего еще не понятно? Давай, подписывай прямо сейчас.
– А в этом и впрямь что-то есть. С того света действительно не вернешься, – пробормотал Степан, отвлекая палачей разговором, – точно ведь подмечено. Если есть шанс, нужно его использовать. – Развернув руки в наручниках друг к другу, он вставил крючок в скважину наручников, затем медленно, аккуратно поворачивая вокруг штифта против часовой стрелки, нащупал защелку, зацепил и замер.
– Чего ты там бормочешь?! Эй! Кончай придуриваться! Так ты подпишешь или предпочитаешь сдохнуть? – заорал на него Горкер, потеряв остатки терпенья. Он не привык присутствовать при пытках. Обычно грязную работу за него выполняли другие. Следователь чувствовал, что сам готов приставить пистолет к голове задержанного и нажать спусковой крючок, лишь бы быстрее закончился весь этот ужас. Операм-то не привыкать…
– Освободите руки, и я подпишу, – спокойно произнес Степан.
– Освободи, – кивнул Жаркову Гудков и добавил: – Только осторожно, парень-то горячий.
Оперативник шагнул к нему, доставая ключ. Все остальное произошло за доли секунды. Степан отжал защелку наручников и, удерживая ее, освободил руку, ухватил заметившего его маневр опера за горло и уложил себе на колени, перехватив попутно руку с электрошокером, а затем пнул ногой в лицо следователя. Последний как раз услужливо склонился к нему с листком бумаги и ручкой. От удара Горкер отлетел назад и сбил с ног старшего оперуполномоченного. Рванувшийся к Степану Новохватский напоролся на электрошокер, получил разряд и упал на колени. Затем Степан, не раздумывая, ударил кулаком в висок сопротивлявшегося Жаркова и столкнул обмякшее тело на пол. Вскочил на ноги и мощно засадил ногой Новохватскому прямо по лицу. Кровь брызнула на стену, а на пол выпал выбитый резец. Тот рухнул на бок и сразу ушел в нирвану. Отталкивая налетевшего на него следователя, Гудков рвал из кобуры пистолет. Горкер же впал в ступор и боялся пошевелиться. Он смотрел на крушившего коллег разъяренного Степана, как кролик на приближающегося удава.
Через секунду Степан очутился перед ними, перехватил руку Гудкова с пистолетом и несильно врезал ему в челюсть, а затем ухватил следователя за пиджак и саданул ему коленом в живот. Горкер упал на карачки, ловя ртом воздух. Степан вырубил его ударом по шее сзади. Потом подтянул к себе валившегося назад опера, ткнул в нос его же пистолет и провел удар ногой по стопе бывшего коллеги, приводя в чувство. Прием был очень болезненный. Гудков застонал, открыл глаза и выпучился на пистолет.
– Ну, кто теперь здесь главный, гнида? – зло поинтересовался Степан.
– Ты совершаешь большую ошибку, – срывающимся голосом проронил старший оперуполномоченный, озираясь. От подчиненных помощи можно было не ждать – все в глубоком ауте, включая следователя. – Теперь тебе конец. Если убьешь меня, то…
– Заткнись, – оборвал его Степан, дал под дых коленом, усадил на стул и сковал руки наручниками за спиной. – Вот теперь поговорим. – Аккуратно приблизившись к входной двери, он убедился, что она закрыта, и продолжил, обходя комнату и собирая у поверженных оперативников оружие: – Итак, шкура, кому ты меня продал? Для кого стараешься, подставляешь меня?
– Если даже и узнаешь, тебе это все равно не поможет, – пробормотал Гудков с жалким видом..
– А ты скажи, мне просто интересно, – улыбнулся Степан.
Разыскав в столе у хозяина кабинета моток скотча, он принялся связывать оперов и заклеивать им рты, чтобы, очнувшись, они не подняли шума. Гудков молчал. Степан подошел и заклеил ему рот скотчем, потом взял с полки Уголовный кодекс и обрушил увесистый том на голову оперативника. Пусть на себе прочувствует все прелести ментовских пыток. Степан и сам не церемонился с подозреваемыми, когда был точно уверен, что они виновны, однако он никогда не переходил определенных границ, не пытал стариков, женщин и подростков. Ограничивался лишь запугиванием.