Выбрать главу

Тем временем подъехал очередной рейсовый автобус, из него вышел всего один человек, мужчина средних лет, щуплый, в светлой сорочке с длинными рукавами и в черной бейсболке, козырек которой находился над ухом, и направился в сторону Бабушкина. Поскольку человек тот шел неуверенно, Петр Михайлович поднялся, подал команду:

– Стоять!

Человек замер, не понимая, зачем и кому предназначался этот приказ, показывая на себя пальцем и не сводя глаз с Бабушкина, спросил:

– Вы… мне?

– Тебе, тебе!

– В чем, собственно говоря, дело?

– Как ты идешь по моей улице? Какими шагами? – Бабушкин приблизился к растерявшемуся мужчине. – Ты где находишься?

– В чем, собственно говоря, дело? – опять повторил вопрос человек с неуверенной походкой. – Ты кто? Не милиционер, случайно?

Бабушкин поднес, как и мечтал недавно, посматривая на детей, паспорт к лицу незнакомца, приказал:

– Читай! Фамилию, фамилию читай.

– Ба-буш-кин, – послушно прочитал тот, икнул. – А я, может, Дедушкин? Х-хи-хи-хи-и!..

– Ты мне здесь шутки брось, – посоветовал Петр Михайлович. – А теперь иди сюда. – Он подвел его к дому, на стене которого была прикреплена вывеска с названием улицы.

– А теперь читай здесь…

Незнакомец опять икнул, протер глаза рукавом, не сразу прочел:

– Улица имени Бабушкина. – Он выдержал паузу, посмотрел на Бабушкина, на вывеску, улыбнулся. – Нет, здесь что-то не так…

– Все так, дорогой мой: ты стоишь на моей улице.

– Ёшкина мать!..

– А ты как думал, земляк? На улице Бабушкина!..

Незнакомец, автоматически быстро вытерев ладонь правой руки о брюки, подал ее Петру Михайловичу:

– Будем знакомы: Тузиков Павел Егорович. Тысяча девятьсот…

– Не надо, дальше можешь не говорить, – прервал его Бабушкин. – Так что строго тебя предупреждаю: больше в таком виде, как сегодня, чтоб я тебя на своей улице не видел.

– Как пить дать!

– Я дважды не повторяю. У меня, может, есть характер. Есть, есть, конечно же. Если бы я был слабаком, сарделькой, какой черт назвал бы моим именем улицу, а?

– Не говори!.. Кто б назвал?.. Так как, говоришь, тебя зовут? А, прости, прости: Бабушкин. Так я на твоей улице, оказывается, и живу. И не знал! Слово даю – не знал! Живу и живу себе спокойно. А тут, выясняется, есть, существует где-то и человек, на улице которого я осел? Вот он, перед тобой. Далеко ходить не надо. Дай я тебя поцелую!

Бабушкин отвел руки Тузикова с растопыренными пальцами, которые тот наставил на него, подальше от себя:

– Если бы я со всеми целовался, знаешь, что со мной было бы, а?

– Чудеса, однако!.. – не мог успокоиться Тузиков. – Вон мой дом. Пойдем, гостем будешь!

– Посмотреть, как люди живут на моей улице, надо. Чтобы иметь представление. Ну, тогда пошли!

– Жена как раз на второй смене. Она тоже была бы рада.

Вскоре они сидели за столом в передней, Бабушкин листал альбом, а Тузиков показывал пальцем, поясняя снимки. Перед этим он не побоялся оставить гостя одного в доме – а чего бояться, когда это вон кто! – и сбегал в магазин, принес бутылку водки. Поскольку денег у него не было, то их выделил Бабушкин. «Конечно же, именем бедняка улицу не назовут, – добродушно думал Тузиков по дороге в магазин и из магазина. – Вот повезло так повезло! Хоть раз!..»

Когда выпили по рюмке, Тузиков поинтересовался, какая у Бабушкина самая любимая песня. Тот сначала задумался, даже сморщил лоб, а потом ответил, будто отрезал:

– Я без гармошки не пою!

– А если балалайка?

– Так себе… Но не побрезгую, если будет хоть какой аккомпанемент.

– У соседа возьму! – пообещал Тузиков и улизнул из дома.

Пока он где-то бегал, Бабушкин посмотрел в зеркало, что висело на стене рядом со столом, сделал важный, серьезный вид и сам себе сказал: «А что, может, оно так и есть… Не знаю, кто тот Бабушкин, однако же, если брать по большому счету, какая разница – кто он, тот Бабушкин? Может, это улица всех Бабушкиных, которые живут на белом свете? В Москве, в Питере, в том же нашем Гомеле? В Америке, если уж на то пошло, а? Нате вам, Бабушкины, улицу! Нет, Петр Михайлович, ты родился в сорочке. А сосед, Игнатович, так и заявил: «Я, Петр, был на твоей улице». А ты, Игнатович, побудь на своей. Что, отхватил? Где она, твоя улица? В каком болоте? То-то же! И не каркать мне! Где, где вы видели улицу имени Филина? Имени Степана Игнатовича Филина? А моя – вот она, родная! Не беда, что пока не ходят троллейбусы. Пустим!»

– Кого «пустим»? – показался на пороге с балалайкой Тузиков.