— То, что жизнь прекрасна, я утверждаю из принципа, — стал объяснять Ридл. — Потому что огромное количество людей постоянно жалуются, стонут, что жизнь трудна, несправедлива к ним. Конечно, время от времени нас что-то злит, что-то нам не удается, но ведь все это жизнь. Без трудностей она просто невозможна. Нет, жизнь прекрасна, надо только это признать.
— И что-нибудь для этого сделать, — добавил командир, которого заинтересовала мысль капитана. — Недавно в телевизионной передаче рассказывали о результатах одного опроса. Тележурналисты ходили по Праге и расспрашивали молодых людей, как те проводят свободное время. Я очень удивился, что многие из них скучают. Им восемнадцать лет, а они скучают! В Праге! Сколько раз мы с женой мечтали: служил бы я в Праге, смотрели бы мы новые спектакли, ходили бы на выставки, в кафе в Старом Месте…
— Вы давно заслужили себе право находиться где-нибудь в цивилизованном месте, — заметил Гинек. — По крайней мере, в высших штабах было бы больше людей из войск, — добавил он.
Подполковник не считал своего заместителя льстецом. Тем, у кого достаточно своих положительных качеств, незачем подлизываться. Слова капитана смутили его по другой причине.
— Вы убеждены, что там, наверху, правят одни теоретики?
— Разве я выразился столь однозначно?
— Полагаю, что вы ошибаетесь, капитан. Там достаточно и таких офицеров, которые провели сотни часов в помещениях, подобных вот этому. Они наверняка могут поучить кое-кого даже в войсках, как не потерять цель и как наводить ракету по азимуту и по положению с таким расчетом, чтобы она поразила носитель раньше, чем он сбросит заряд или долетит туда, куда его нацелили. Проблема в другом. В нашем роде войск люди невероятно быстро изнашиваются. Физически, а главное — душевно. Есть и такие, которые вообще не годятся для нашей работы, хотя и имеют основательную специальную подготовку. Через два-три года у них наступает нервное истощение. Живых памятников, как я, например, немного. И не только потому, что некоторым хочется осесть в цивилизованных местах. Я знаю ребят, боявшихся пенсии как черт ладана, но и они в конце концов вынуждены были уйти.
Менгарт встал, выпрямился, будто хотел продемонстрировать, что у него в этом отношении еще все в порядке.
— И от меня хотели, чтобы я занял должность наверху. Несколько раз я отказывался. Пока хватит сил, останусь здесь, тут центр жизни. Да и внучатам есть куда ездить на каникулы, подышать чистым воздухом. А если время придет, потянет куда-нибудь, тогда посмотрим.
Подполковник направился к карте объектов, прикрываемых дивизионом. В который уже раз прочитал названия городов и сел и с гордостью подумал, что он и его люди обеспечивают покой всем, кто там живет. Например, сегодня. Капитан Ридл проводит на объекте двадцать четыре часа. Внешне здесь ничего не делается, даже вот устроили чаепитие, но Ридл сегодня обеспечивает только нижнюю ступень боеготовности. Другие службы готовы действовать немедленно, каждую секунду. Так и идет по кругу, сегодня на нижней ступени, потом на высшей, непрерывное напряжение нервов, то меньше, то больше, ради спокойствия других.
— У вас, должно быть, хорошая жена, — сказал Ридл, когда командир отвернулся от карты. Эти слова были произнесены искренне, от чистого сердца.
Это помещение слышало историю не одной жизни, здесь много их рассказывалось, в том числе и личного характера. Если позволяла ситуация, люди говорили обо всем, жаловались друг другу, делились радостями и заботами. Но откуда Ридл узнал о Либуше, для Менгарта было загадкой. А может, сочувствие, промелькнувшее в его словах, искусственное?
— У каждого такая жена, какую он себе выбрал, — ответил Менгарт.
— В нашей профессии выбирать жену надо особенно осторожно, — тряхнул головой Гинек.
Командир оставил его замечание без ответа, хотя инженер дивизиона затронул извечную тему, обсуждаемую военнослужащими-профессионалами. Суровые жизненные условия обычно быстро проверяют людей. Некрепкие супружеские союзы не выдерживали их давления, и время от времени ему как командиру приходилось брать на себя неприятные функции судьи.
Когда можно было, а главное, когда люди соглашались выслушать его, он давал советы. В памяти его всплыл один из таких примеров. Из месяца в месяц к нему ходил молодой ротмистр и просил серьезно поговорить с его женой. Менгарт попытался сделать это, конечно, против своей воли. И все напрасно, менее чем через год они разошлись. Нет, он не любил заниматься личными проблемами своих подчиненных. Они всплывали на поверхность довольно часто, так что специально их придумывать не было никакой нужды. Либо о них сигнализировал коллектив, либо они проявлялись в нелишней сосредоточенности подчиненного на служебных вопросах. В таком случае подполковник долго не ждал. Майор Сойка поначалу упрекал его в том, что он недостаточно занимается личной жизнью подчиненных, но потом перестал. Менгарт не знал почему. Может быть, его заместитель по политической части решил положиться на коллектив, а может, обиделся, когда он сказал ему: «А что тогда делать тебе, Франтишек? Я не оставляю без внимания ни один случай, имеющий отношение к боеготовности дивизиона, разве этого недостаточно? А если ты полагаешь, что я мало делаю для подчиненных, тогда посоветуй мне, например, как заставить строительную организацию вовремя нам сдать новые квартиры».