Лида в этот день уже вторично поведала всю историю Беранека. Правда, в довольно сокращенном варианте, потому что понимала — у директора завода не так много времени, чтобы вести долгие разговоры.
— Это звучит неправдоподобно, товарищ учительница, — ответил директор. — Я опасаюсь, не идет ли здесь речь о каком-то досадном недоразумении. А потом, вы меня извините, я не остался бы на своей должности и дня, если бы не опирался на конкретные факты. Факты мне необходимы и в этом случае. Например, заключение врача, протоколы опроса свидетелей… Вы, конечно, меня понимаете. Такая уж у нас, хозяйственных работников, жизнь. Цифры, документы, в общем, вы меня понимаете.
— Очень хорошо, товарищ директор. Если ваш заместитель еще раз ударит ребенка…
— Мой заместитель товарищ Беранек, — перебил ее директор.
— Да, ваш заместитель товарищ Беранек, — повторила Лида, — то соответствующие органы получат необходимые документы. Заключение врача и письменные объяснения свидетелей, как вы мне мудро посоветовали.
Лида положила трубку. Но потом сообразила, что не знает, не сделал ли директор то же самое, только чуть раньше, чем она. Сознание этого вызвало у нее досаду.
Дня через два директор школы сообщила Лиде, что с «Электрона» пришло письмо, в котором заведующий хозяйственным отделом уведомлял школу, что в связи с вынужденным срочным ремонтом пионерского лагеря выделить школе помещения для проведения занятий на природе не представляется возможным.
Лида разозлилась:
— Этого не может быть! При чем же здесь дети? И все из-за того, что я хотела добиться справедливости.
На лице директора по-прежнему оставалась приветливая улыбка.
— Может быть, этот ремонт и действительно вынужденный. Если же это не так, то я знаю, куда следует обратиться. А ты все же можешь убедиться, что для человека, который, несмотря ни на что, отстаивает свое дело, жизнь прожить — не поле перейти.
Солдат Бартоничек остановил меня, когда я возвращался из столовой. Он попытался представиться по-уставному, но ничего из этого не получилось. Тогда солдат несмело попросил разрешения обратиться.
— Слушаю вас, — ответил я, отступив с дорожки в сторону, чтобы не загораживать проход.
Тут солдат совсем растерялся и, казалось, был готов от меня сбежать.
— Пойдемте лучше ко мне, — предложил я, решив поговорить с ним наедине.
Бартоничек с благодарностью взглянул на меня. Я тем временем внимательно рассматривал его. Есть такие парни, которые, впервые надев военную форму, через день-другой уже выглядят в ней так, словно носили ее всю жизнь. А есть и такие, которые и черед два года не могут привыкнуть к форме. Причем в большинстве случаев речь идет не о плохих солдатах. Именно к категории этих последних я и причислил бы Бартоничека, шедшего слева от меня с опущенной головой.
— Ну, рассказывайте, — сказал я ему, когда мы вошли в кабинет и я пригласил его сесть на стул у моего письменного стола.
Он сел и выдавил из себя:
— Товарищ поручик, мне очень нужно в предстоящую субботу и воскресенье съездить домой.
Я ожидал услышать душещипательную историю любви или измены или, в конце концов, и то и другое, но только не такую банальность.
— Могу вас заверить, — ответил я снисходительным тоном, — что во всем нашем батальоне вряд ли нашелся бы солдат, которому не было бы очень нужно в эти субботу и воскресенье поехать домой.
В первую минуту мне показалось, что такой аргумент его убедил. Он резко выпрямился на стуле, и мне подумалось, что он сейчас встанет и попросит разрешения выйти. Но уже в следующий момент он согнул спину и уставился на меня растерянным взглядом. Потом снова решился выдавить несколько слов:
— Но мне действительно очень нужно…
— Тогда хотя бы скажите мне, почему? — пытался я узнать.
— Не могу… Это… особый случай, — произнес он с запинкой.
— А не могу я вам чем-то помочь? — Солдат начал меня интересовать.
— Нет, не можете. В этом случае только я смогу помочь себе, и то если хватит сил.
— А как ваш командир роты, согласен? — спросил я только для того, чтобы что-то сказать. Мне было ясно — если бы командир роты был согласен, то Бартоничек не сидел бы здесь. — Он против, не так ли?
Бартоничек кивнул.
— Идите в роту, я подумаю, — сказал я, потому что не знал, как поступить.
Он встал и попросил разрешения выйти. Потом внезапно повернулся ко мне и сказал:
— Товарищ поручик, прошу вас, помогите мне!
Я рассудил, что он действительно не прикидывается, и почувствовал, что должен ему как-то помочь. Я позвонил в роту…