— Давай, давай, может, ноги поломаешь! — крикнул отец вслед сыну. — Как был мальчишкой, так им и остался. А говорить бесполезно — как об стенку горох. Трудная у тебя, девонька, будет с ним жизнь.
Прохаживаясь с приветливым Бржетиславом Ридлом по саду, Шарка узнала, сколько было Гинеку лет, когда он посадил свою первую яблоню и грушу, и какой урожай дали деревья в этом году. Узнала также, что хозяин дома приобрел новый сорт смородины, что раннюю черешню побил весной мороз.
— Наверное, тебе неинтересно слушать мою болтовню? — спросил он Шарку, остановившись у калитки.
— Да нет, что вы, просто я в этом мало понимаю, — призналась она.
— Тогда вы подходите друг другу, — заключил он задумчиво. — У Гинека никогда не было тяги к земле, И, что хуже всего, от нее с каждым годом отдаляется все больше людей. Но при этом они все равно рано или поздно возвратятся к ней. Все должны возвратиться к земле.
Бржетислав Ридл наклонился и взял комок земли со вскопанной грядки. Измельчив землю пальцами, он сказал, что не помешало бы полить ее. Потом посмотрел на свою грязную ладонь.
— Гинек сейчас заботится о том, чтобы люди вернулись к земле, насколько это возможно, естественным путем, — продолжал он. — Это тоже великое дело. Так же, как кормить, одевать, учить. — Он смотрел прямо ей в глаза. Шарке показалось, что он убеждает ее в этом. Видимо, он опасался, что она сомневается в справедливости его слов.
— У Гинека очень ответственная работа, — сказала она.
— Та, первая, это не понимала, — проронил отец.
«Только ты все понимаешь, — подумала о себе самой Шарка, мысленно вернувшись из воспоминаний. Она встала, и пошла в ванную переодеться. — Ты должна понять и привыкнуть к учениям, тревогам, работе до позднего вечера, даже к долгим разлукам… Братец, ты тоже пойми, что мне тебя недостает, что я скучаю по тебе!»
Прежде чем надеть ночную рубашку, она долго разглядывала себя в зеркале. Потом сняла зеркало с гвоздя, прихватила гребень, коробочку с заколками для волос и перебралась на кухню. Там она распустила волосы и снова подошла к зеркалу. Кроме своего побледневшего лица в серебристом прямоугольнике она увидела и уголок настенного календаря. Шарка протянула к нему руку и быстро отыскала август. С рисунка ей улыбались полуобнаженные дети, плескавшиеся у берега речки, вдали по водной поверхности скользили яхты под разноцветными парусами. Она переворачивала лист за листом, рисунки менялись, недели убывали…
Она быстро повесила зеркало снова на стену.
Как бы выглядел Гинек, если бы она сообщила ему, что… у них будет ребенок? Она попыталась представить себе его лицо. Серьезное, с легкой иронией, улыбающееся, удивленное… Нет, ни одно из них ей не нравится. На лице будущего отца в такую минуту должно отражаться все — радость и озабоченность, страх и вера, нежность и ответственность. Ребенок — это божественный дар, но дар этот требует тебя всего, без остатка.
Шарка испугалась собственных мыслей, но предчувствие — это еще не реальность.
Она несколько раз провела гребнем по волосам, и они рассыпались по плечам, покрыли спину. С минуту она раздумывала, что с ними делать. Наконец решила собрать их в пучок, наперед зная, что пучок ей совершенно не к лицу. Умышленно, конечно, чтобы привлечь внимание Гинека. Вспомнила, что новую бледно-голубую ночную рубашку, недавно купленную, он не заметил.
Новая прическа делала ее лет на десять старше. Она вытащила из ящика оправу очков от солнца, из которой когда-то высыпались разбившиеся стекла. Шарка водрузила эту оправу на носик и нахмурилась. «Как брюзгливая старая баба, — подумала она. — Еще несколько лет учений, тревог, проведенных в одиночестве ночей — и ты будешь похожа на противную сову».
В замке загремел ключ. Шарка застыла от напряжения. Сначала в прихожую вплыл портфель Гинека, потом и сам он. Она молниеносно сорвала очки, они упали куда-то на пол, и стремглав бросилась к двери. Прижалась к груди Гинека, обвила руками его шею. На улице шел дождь, она чувствовала капельки на форме Гинека. Холодные и неприятные, они легко проникали сквозь тонкую рубашку. Они поцеловались.
— Намокнешь вся, сильный дождь на улице. — Он попытался легонько ее отстранить.
Шарка не сдавалась. Она еще плотнее прижалась к нему.
— Парень, ты преступник. Оставлять меня каждый вечер одну — преступление. А если еще знать, что через несколько дней уезжаешь, то это отягчающее вину обстоятельство.
Гинек сделал очень серьезное лицо:
— Каждый осужденный имеет право на защиту, отпусти меня и дай мне такую возможность.