Я подробно рассказал ему все, не забыв и обнаженные колени.
Рассмеявшись, Томашек сказал:
— Значит, все это время она насмехалась над вами, а вы попались ей на удочку. Вы сами влипли, а отвечать Потучеку. Вот увидите. Об этом уж вы позаботитесь.
— Сажать его мы не можем, — заметил я. — Не помню, чтобы об этом говорилось в уставах.
— А если ему растолковать, что она за тварь? — заметил Томашек.
Я сообразил, что это прекрасная идея.
— Вызову его и скажу, что он дурак, — решительно заявил я.
— Ничего против этого не имею, но не забудь, что Потучек сверхтяжеловес.
— Разумеется, я скажу ему об этом намного спокойнее и в более культурной форме, — заверил я Томашека. — Хотя Кодейшова за нашу культурность не дала бы и гроша.
— Тогда ни пуха ни пера, — пожелал мне Томашек.
— Главное, чтобы мне не оказаться в пуху и в перьях, — добавил я.
— Вот именно, — подтвердил Томашек. — А героизм надо проявлять на войне.
Уверенный в том, что подвиги нельзя откладывать надолго, я сразу же после встречи с подполковником Томашеком распорядился прислать ко мне рядового Потучека.
— Ну и балда же ты, Потучек, — произнес я, как только мы остались одни.
— Вы не намного старше меня, товарищ поручик, и вы ее видели, поэтому мне вам не нужно ничего объяснять. Мужчина — это хрупкое создание, и чем больше он весит, тем более хрупким становится, — начал философствовать Потучек, чего я от него никак не ожидал.
— Из-за нескольких минут удовольствия будешь отбывать наказание. Стоит ли того?
— Стоит, товарищ поручик.
— Она же подстилка для каждого, Потучек, — сказал я ему и незаметно отодвинул стул на котором сидел, подальше от его правой руки.
— Я знаю, товарищ поручик. — Он не проявил ни малейшей агрессивности.
— Найди себе порядочную девушку.
— У меня есть — гимнастка.
— Но ты ей уже давно не писал, не так ли?
— Не писал, — признался он.
— Так напиши. И сегодня же, а мы попробуем как-нибудь договориться с прокурором. Точнее, попросим командира полка, чтобы ты отбыл наказание на нашей гауптвахте. Там и уютнее, и готовят лучше.
— Это серьезно, товарищ поручик? — засомневался Потучек в моих чистых побуждениях. — Или вы просто так говорите?
Я заверил его, что обо всем этом думаю совершенно серьезно.
— Разрешите выйти? Иду писать письмо гимнастке.
— И не забудь написать, что я передаю ей привет, — попросил я его.
— Не забуду, — заверил меня Потучек. — Но вы тоже не забудьте. Без прокурора и на гауптвахте.
— На гауптвахте, — согласился я и протянул ему руку. Но этого делать не следовало, потому что у меня сразу же появилось ощущение, что четыре моих пальца сломаны. Кроме пальца, который был сверху. Сверхтяжелый вес — это сверхтяжелый вес, тут ничего не поделаешь.
Когда я выступил со своим предложением, Индра заерзал на месте, командир полка тоже, а прокурор только пожал плечами. Несмотря на это, Потучек отбыл наказание на гауптвахте.
Подполковник Томашек высказал мнение, что из меня все же получится хороший политработник. Но, принимая во внимание его тенденцию видеть в людях прежде всего хорошее, я не очень-то ему поверил.
Уже не раз мы обсуждали в комитете результаты отчетно-выборного собрания, высказанные на нем критические замечания и думали, что же надо сделать, чтобы выполнить одно из главных решений собрания — в конце учебного года стать отличным батальоном.
Может быть, из-за того, что члены парткома серьезно отнеслись к критике работы прежнего комитета, все были хорошо подготовлены к сегодняшнему заседанию: Индра высказал предложения по улучшению качества стрелковой подготовки; Ванечек продумал, как лучше подключить командиров рот к разработке плана боевой подготовки; Логницкий предложил меры по совершенствованию контроля за выполнением партийных поручений; десатник Кованда выдвинул ряд неплохих идей о том, как повысить примерность союзной молодежи на занятиях по боевой подготовке, а новый член комитета, отличный солдат, механик-водитель десатник Петртил выступил с ценными предложениями об улучшении работы механиков-водителей.
Однако подполковник Томашек, помогавший мне готовить заседание партийного комитета, пока не выступал. Только иногда, когда мы, переполненные идеями, начинали спорить, он с пониманием кивал.
Когда мне показалось, что сказано уже достаточно много, а также следуя правилу, что никогда не следует решать все сразу, я предложил завершить обсуждение этого вопроса. На всякий случай я все же спросил Томашека, не хочет ли он выступить.