— Мы смеялись над тем, как вчера Ержабек одурачил Петраша.
Я не хочу хвастать своим знанием личного состава батальона, но рядового Ержабека невозможно было не знать. Он относился к числу тех, кого запоминаешь с первой встречи. Рост — почти два метра, вес — около центнера. Окончил техникум, говорят, очень талантливый техник, но с одним существенным недостатком — неспособен выполнять любые задачи, требующие подвижности, ловкости и других подобных качеств. Неуклюжесть делала его несчастным в воинском коллективе. К тому же ему были свойственны индивидуализм, неумение войти в коллектив.
Как рассказал Ружичка, этот парень проводил личное время за письмами своим родителям, которых называл «мои дорогие», чему они были чрезвычайно удивлены; своей девушке, также изумленной, писал «моя милая». Писал и всем родственникам. Ребята подозревали, что он пишет письма из корыстных побуждений, чтобы напомнить, что пока он солдат, но потом станет нужным человеком. Но вряд ли это было так. За время службы в армии он сразу увидел своих близких и среди тех, кого раньше не считал родственниками.
— Вчера вечером свободнику Петрашу было скучновато, — продолжал Ружичка, — и, увидев пишущего Ержабека, он подумал, что есть шансы чуть-чуть развлечься.
«Слушай, парень, — оторвал он Ержабека от творческой работы, — сегодня на физподготовке за тебя было очень стыдно. Ты еле двигался, и у тебя быстро иссякли силы. Видимо, ты не тренируешься. Ты должен сейчас же начать тренировки. Именно сейчас же. Сделаешь три круга вокруг роты, а я засеку время».
Ержабек продолжал писать, из чего можно было заключить, что он не расположен к тренировкам.
Петраш подошел к нему поближе и угрожающе произнес:
«Встань, когда с тобой старший по званию разговаривает».
Ержабек и вправду встал, со злобой посмотрев на Петраша. Свободник едва доставал ему до плеча.
«Ты слышал? — спросил Петраш. — Тебе необходимо развивать ловкость. И начинать это надо сейчас же. Давай выкатывайся».
«Я знаю, — произнес Ержабек примирительным тоном, — ты немного ловчее и подвижнее меня. Так что тебе не составит труда пойти немного поупражняться».
Петрашу стало ясно, что если он сию же минуту не найдет выход из создавшейся ситуации, ребята будут смеяться над ним до конца службы. Не долго думая, Петраш вытащил из кармана перочинный ножик и стал не спеша одну за другой отрезать пуговицы от формы Ержабека.
— Завершилось все очень просто. Когда Петраш закончил отрезать пуговицы, Ержабек заметил, что у него еще не отрезана пуговица от заднего кармана брюк. Потом он принес иглу и нитки и стал пришивать пуговицы, — завершил рассказ Ружичка.
— Хотел бы я посмеяться, но откровенно признаюсь, ребята, что в этом повода для смеха не вижу, — заявил я. — Знаете, как это называется? Глумление.
Они явно не были со мной согласны. Пришлось подробно и откровенно поговорить на эту тему, и нам совсем было неважно, что на некоторые вопросы повестки дня не хватило времени.
Расходились мы с добрым ощущением, что наши взаимоотношения все более укрепляются.
Я посчитал недопустимым что-либо скрывать от них.
— Не обижайтесь, но эту историю я не могу замолчать, — сказал я. — Просто не могу, даже рискуя, что в следующий раз вы не будете так откровенны.
Мое заявление немного удивило членов комитета. Их мнение высказал Ружичка.
— Если вы поднимете шум, никто больше нас не будет признавать. Весь комитет.
— Настоящие ребята признают, — заметил я, ясно понимая, о чем они думают. Они ведь живут среди солдат от подъема до отбоя и от отбоя до подъема.
Индре я рассказал обо всем очень кратко, делая упор на морально-политические аспекты происшедшего, и был доволен, когда он сказал, что это свинство.
В целом я согласился с его оценкой.
— Ну я задам этому Логницкому! Как это можно, что у него в роте творятся такие дела, а он ничего не знает?! А если знает, то не докладывает. Петраш теперь долго не получит увольнительной, тут уж я постараюсь, — решительно заявил Индра.
— А дальше? — пытался я узнать.
— А что — дальше? Разве этого мало?
— Я предложу кое-что получше, — сказал я как можно спокойнее. — Созвать собрание всех сержантов батальона и на нем разжаловать Петраша.
— Ты с ума сошел! — взорвался Индра.
— Наверное, да, потому что буду настаивать на разжаловании.
— Ты знаешь, к чему это может привести? Если мы сейчас признаемся, что сержанты не являются для нас такой опорой, как нам этого хотелось, то должны будем поднять руки. Подорвем их авторитет.