«Если кому-нибудь рассказать, то надо мной наверняка стали бы смеяться, — подумал я. — Я становлюсь глупцом, потому что занимаюсь человеком, который того не заслуживает и с которым я сейчас не имею ничего общего».
Потом я вспомнил об одном человеке, который наверняка не стал бы смеяться надо мною.
Я набрал номер его телефона, но никто не ответил. Подумав, что он где-нибудь на собрании, я позвонил дежурному и поинтересовался, не знает ли он, на каком собрании находится подполковник Томашек. Но оказалось, что подполковник уже ушел домой. Поскольку еще было не так поздно, я решил навестить его.
Мой приход его совсем не удивил, хотя я и старался заходить к нему домой не особенно часто.
Он пригласил меня в гостиную. Мне показалось, что он не совсем здоров, и я внимательно посмотрел на него. Естественно, я постарался сделать это как можно незаметнее. Судя по всему, до того, как я пришел, подполковник спал, и я его разбудил.
— Я к вам с одной глупостью, которую, правда, можно было бы оставить и на другое время, — сказал я, как бы извиняясь.
— Рассказывай, в чем дело, — предложил подполковник.
Я по возможности кратко стал рассказывать Томашеку о встрече с футболистом Гоштялеком. Он слушал меня с интересом. Иногда, когда ему казалось, что я уж очень краток, он расспрашивал меня о подробностях.
Закончив рассказ, я самокритично сказал:
— Я понимаю, что не следовало бы надоедать вам с этим дома.
— Политработнику никогда ничто не должно надоедать, если к нему кто-нибудь обращается. А с чем к нему обращаются, на первый взгляд не определишь, глупость это или нет.
— Но все равно это можно было бы отложить на завтра, — сказал я.
— Я думаю, что так будет лучше. Я хорошо знаю это дело. Иржина, о которой шла речь, — дочь моего товарища, с которым мы подружились еще раньше, чем увиделись в Милетине. Гоштялек встречался с ней все время, пока служил у нас, и, видимо, наобещал ей чего-то. Надеялись, что, когда он закончит службу, они сыграют свадьбу. Так что можешь передать это дело мне. Завтра я узнаю, как прошла его встреча, а если ему понадобится помощь, я постараюсь что-нибудь сделать. Чего-либо нереального я в этом не вижу. Кооператив может через определенное время выделить молодоженам квартиру. Иржину сразу бы взяли на работу как опытного бухгалтера. Так что речь, собственно, пойдет только о том, может ли Гоштялек кроме футбола заниматься еще чем-нибудь.
Я поблагодарил его и собрался уходить. Томашек не пытался меня задержать. Когда я уже уходил, мне пришла мысль, что надо бы было поинтересоваться его здоровьем, но, поскольку он выглядел не совсем хорошо, у меня просто язык не повернулся спрашивать.
Рядом с домом я встретился с Томашековой.
— Заходил к нам, Петр? — спросила она и, когда я ответил утвердительно, добавила: — Он выглядит плохо, да?
Я попытался изобразить на лице протест, но она, видимо, не обратила на это внимания.
— Работа сказывается. Он очень устает. Когда приходит домой, сразу же ложится. Мне долго пришлось его убеждать, чтобы он бросил курить и не употреблял алкоголь. И соблюдал диету. Говорит, что, когда у него будет время, он ляжет в госпиталь на обследование. Но пока еще он не может найти свободного времени, да и вообще, боюсь, найдет ли когда-нибудь…
— Думаете, мне надо еще раз попытаться?..
— Всю жизнь у него на первом месте была работа. Другим он быть не может, — ответила она.
На следующий день Томашек позвонил мне по телефону и сказал, что родители Иржины готовятся к свадьбе.
— Значит, у Гоштялека все-таки получилось, — заметил я.
— Фамилия жениха — Ружичка, — добавил Томашек.
Я поймал себя на том, что мне в эту минуту стало жаль Гоштялека.
Уже много раз я убеждался, что против жалости, гнева, печали и других душевных проявлений есть одно лекарство — находиться среди солдат. В роту Красы я пришел как раз в тот момент, когда там проходила строевая подготовка молодых солдат. Я издалека с удовлетворением наблюдал за Красой, который замечал малейшие ошибки в действиях солдат, и ждал перерыва, чтобы поговорить с молодыми воинами об их проблемах. Десатник Микеш, сумевший за несколько дней показать, что из него получится толковый политработник, заметил меня, несмотря на то что я стоял вдалеке, и по-уставному представился.