Томашек умер в конце прошлой осени. Умер во время встречи с членами Союза молодежи. Он рассказывал им об ужасах войны и энтузиазме молодежи в период послевоенного строительства, о своей интересной и нелегкой жизни партийного работника. Все слушали его с интересом, и никто не заметил, как посерело его лицо. Томашек закончил встречу, чтобы после перерыва ответить на вопросы.
Он еще сумел подойти к окну, открыть его. Потом вдруг покачнулся, упал, и все отчаянные попытки помочь ему оказались напрасными.
— Тебя тогда еще не было в батальоне… — нарушил молчание Буреш. — Когда у Ванечека умерла жена и он был на краю отчаяния, Томашек рано утром пришел ко мне. Он посоветовал навестить Ванечека и узнать, не нужна ли ему какая-нибудь помощь. Вечером он снова зашел, чтобы спросить, ходил ли я к Ванечеку. Я сознался, что сегодня у меня не получилось, и пообещал, что завтра непременно зайду. Тогда Томашек мне сказал: «Что-то и можно отложить на завтра, командир, но человека — никогда! Для человека нужно всегда найти время».
Буреш с Шебеком стали вспоминать, что Томашек когда-либо им говорил. Его слова они сейчас не могли бы привести точно, потому что не всегда придавали им то значение, которого они заслуживали. Но жизненное кредо Томашека нельзя было забыть: «Самое важное — это человек, и пути к нему следует искать постоянно».
Они покинули кладбище со слезами на глазах, испытывая друг перед другом некоторое смущение.
Оказавшись снова на площади, Буреш решил, что настало время проститься. Протянув Шебеку руку, он собирался пожелать ему успехов в учебе.
— Может, еще зайдешь к нам, Индра? — спросил Шебек. — На ужин.
— С удовольствием бы. Но сегодня не могу. Занят.
— Это очень серьезно?
— Мне самому очень хотелось бы знать, Петр, серьезно это или нет.
— Тоже актриса? — спросил Шебек.
— Художница. Картины пишет…
— Держись за нее, Индра. Картины писать можно везде. И потом, чем глуше дыра, тем она живописнее.
Будильник вырвал его из сна в привычный ранний час. Первое, что осознал Шебек, было чувство разочарования, что ночью батальон не подняли, а если это когда-нибудь и произойдет, то его уже здесь не будет. И если батальон сумеет выполнить свои обязательства, сам он узнает об этом значительно позже.
А что, если батальон подняли, а его никто не разбудил, потому что он уже исключен из списков подъема по боевой тревоге? Стремление как можно быстрее получить ответ на свой вопрос привело к тому, что он значительно сократил время на завтрак, сборы и дорогу до казармы, установившееся за период службы в батальоне.
Прибежав запыхавшись, он увидел, что жизнь в городке течет как в обычный понедельник. Встречавшиеся ему солдаты, как всегда, куда-то спешили. У входа в здание штаба он услышал, как Краса подает команды для построения роты на завтрак.
Потребовалось несколько минут, чтобы избавиться от мысли, что где-нибудь он увидит транспарант, сообщающий, что поручик Петр Шебек уезжает на учебу, личный состав батальона благодарит его за проделанную работу и желает больших успехов. Благодарность за проделанную работу и пожелание успехов, ему были высказаны командиром полка и заместителем командира полка по политической части еще на прошлой неделе. Ему также была вручена награда, но ничего торжественного в этом не было. Как будто он уезжал на день-другой.
Он вошел в свой кабинет. Его сменщик уже сидел там и внимательно изучал протоколы собраний Союза молодежи.
— До обеда еще раз посмотрим все. Было бы хорошо, если бы ты задавал побольше вопросов. После обеда снова пройдем по ротам, — решил Шебек.
Его сменщик согласно кивнул, и тут же посыпались вопросы.
Когда Шебек впервые догадался посмотреть на часы, было уже самое время сделать перерыв, чтобы не остаться без обеда. В столовой кто-то заметил, что некоторым везет, что словачки — прекрасные девчата.
Возвращаясь с обеда, встретили рядового Бартоничека. Точнее, он встретил их. По тому, как Бартоничек приветствовал их, было ясно, что ему что-то нужно.
— Как дела? — спросил Шебек только для того, чтобы что-нибудь сказать. Он сам не любил, когда кто-либо из его начальников задавал ему подобный вопрос, но ничего более подходящего не пришло ему в голову.
— Нормально, товарищ поручик, — так же формально ответил Бартоничек. Потом уже совсем неформально добавил: — Разрешите поговорить с вами?
По тому как он произнес «с вами», стало ясно, о чем пойдет речь.