«Ожидается переменная…» — бесстрастным голосом передавала прогноз погоды диктор.
— Не будет переменной, — тихо поправил ее Гинек и выключил радио. Такой прогноз его не устраивал.
Он вытащил из шкафа объемистую спортивную сумку и поспешно стал наполнять ее бельем и личными вещами. Гинек с удовольствием положил бы в нее все свое имущество, потому что не предполагал уже сюда возвращаться.
Когда с вещами было покончено, он сел к столу и взял исписанный листок бумаги. Не колеблясь, подписал к сведениям, без которых, как утверждал Саша, не обойтись в наш век бумажной волокиты, имя и фамилию — Шарка Мартинова.
Добавив сведения личного характера — о государственной принадлежности и месте постоянного жительства, Гинек лизнул противную липкую полоску, потом разгладил конверт авиапочты ладонями. Подержал его с минуту в руке, будто взвешивал свой летний отпуск.
Первый отпуск с Шаркой.
Он положил письмо в конверт и на другом клочке бумаги быстро написал печатными буквами адрес Шарки. Только после этого погасил свет и вышел в коридор.
— В случае чего ищите меня здесь, — сказал Гинек, подавая листок дежурному по общежитию.
Тридцатилетнему мужчине должно быть ясно, чего он хочет от жизни. Эта мысль пришла ему в голову, когда он покинул здание общежития. Одновременно он осознал, что в таком случае ему надо в ближайшие дни поехать к Марике. Поставить формальную точку.
Туфли чавкали по слякоти, холодные капельки и снежинки покалывали лицо, ветер настойчиво пробирался под шинель. Ранняя весна в этих краях бывает очень затяжной.
На площади он повернул к обшарпанному старому зданию школы. В угловом помещении на первом этаже до сих пор горел свет.
Шарка ждала.
Очутившись в сухом, теплом коридоре, Гинек с радостью подумал, что холод и сырость остались за дверью.
1
В понедельник командир улыбался, что было подозрительным. Капитану Ридлу даже казалось, что подполковник Менгарт хочет передать свое хорошее настроение лично ему, инженеру дивизиона.
Если раньше командир основательно разбирал неоконченную в субботу и воскресенье работу, то сегодня сразу же перешел к постановке задач на неделю. После этого он заговорил о растущей агрессивности потенциального противника, о его стремлении модернизировать оружие и разместить вблизи границ Чехословакии новые ракеты. Капитан Ридл все более удивлялся. По пальцам можно было пересчитать дни, когда командир ставил задачи на неделю подобным образом. Гораздо чаще он резко говорил о недостатках и разносил в пух и прах командиров батарей за малейший непорядок в подразделениях. И все же к командиру все относились с уважением, потому что к себе самому он был еще более требовательным, а это военные умеют ценить. Прозвище у него было — Сосулька. Видимо потому, что он относился к тем людям, которые остаются холодными и неприступными в любом случае. Уже в течение многих лет в части из уст в уста передавалось, что наивысшей похвалой у подполковника Ярослава Менгарта служит фраза: «Ну что ж, не так уж плохо, товарищи».
Ридл тихонько шепнул соседу:
— Уж не растаял ли наш старик от жары?
Капитан Главка пожал плечами, но ответить что-либо не отважился.
По всем признакам, «маленькая проповедь», как офицеры окрестили эти регулярные построения по понедельникам без солдат, приближалась к концу.
— Еще раз напоминаю: для военнослужащих наших войск не существует более важной задачи, чем поддержание боеготовности, еще и еще раз боеготовности на самом высоком уровне, — закончил командир своей любимой фразой.
— Аминь, — тихо произнес кто-то за Ридлом, и два-три офицера приглушенно засмеялись. Гинек тоже не удержался.
Подполковник Менгарт посмотрел в ту сторону, откуда раздался смех, и приказал:
— Капитану Ридлу явиться ко мне в одиннадцать-ноль-ноль!
— Есть!
Вскоре после этого по кафельному полу застучали десятки пар ботинок, ровные шеренги строя офицеров и прапорщиков распались на отдельные группы.
— Я уже думал, что Сосулька улыбается мне, радуясь моему возвращению, а оказывается… — Гинек состроил кислую мину. — Бац, и меня сразу на ковер! Прямо как в том анекдоте… Ведут осужденного на казнь на рассвете, а он со вздохом говорит: «Хорошо же этот день у меня начинается».
У Душана Главки дрогнули губы, в голове мелькнула мысль: «Хватило бы только у тебя юмора. Менгарт умеет быть чертовски неприятным. От подобной аудиенции добра не жди». Вслух же он спросил: