Сейчас уже даже как-то странно вспоминать, подумалось Милли, что в свое время генерал Несбитсон слыл национальным героем — легендарный ветеран второй мировой войны, удостоенный многочисленных наград и отличившийся если не творческой фантазией, то дерзостью. Это он однажды повел своих моторизованных стрелков в атаку на танки, стоя во весь рост в открытом джипе, на заднем сиденье которого его личный волынщик наигрывал воинственные марши. И если существует такое понятие, как любовь к генералам, то Несбитсона служившие под его началом любили.
После войны, однако, Несбитсон в роли штатского стал бы никем, если бы Джеймсу Хаудену не потребовалась фигура, хорошо известная стране, хотя и не обладающая административным даром. Целью Хаудена было создать видимость, что в составе кабинета имеется несгибаемый министр обороны, а на самом деле контролировать этот портфель самому.
Первая часть плана осуществлялась довольно успешно, а временами — даже слишком. Адриан Несбитсон, храбрый солдат, оказался не в своей тарелке в эру ракет и ядерной энергии и проявлял порой даже чрезмерную готовность послушно исполнять все, что ему говорили, не утруждая себя возражениями и спорами. К несчастью, ему не всегда удавалось уловить смысл докладов и донесений своих собственных подчиненных, и в последнее время он частенько производил на прессу и общественность впечатление усталого и растерянного простака.
Разговор со стариком расстроил Милли, и она, налив себе еще кофе, зашла в ванную, чтобы освежиться прежде, чем покончить с двумя оставшимися звонками. Там она задержалась у высокого зеркала под ярким неоновым сиянием светильника. В зеркале она увидела высокую привлекательную женщину, все еще молодую, если употреблять это слово в широком смысле, с высокой упругой грудью. «Вот бедра слегка полноваты», — критически отметила она про себя. Но в общем-то фигура хорошая, правильный овал лица с классическими высокими скулами и густыми бровями, которые она эпизодически «приводила в порядок», выщипывая всякий раз, когда ей удавалось об этом вспомнить. Большие, лучистые, широко расставленные серо-зеленые глаза. Прямой нос, полные чувственные губы. Очень короткие темно-каштановые волосы: Милли испытующе оглядела прическу, прикидывая, не настало ли время очередной стрижки. Она терпеть не могла салонов красоты и предпочитала мыть, укладывать и причесывать волосы сама по своему вкусу. Хотя это и требовало искусной и, похоже, слишком частой стрижки.
У короткой прически, однако, было одно великое преимущество — в ответственные моменты ее можно ерошить растопыренной пятерней, и Милли частенько прибегала к этому приему. Джеймсу Хаудену тоже нравилось гладить ее волосы — так же, как ему нравился ее старый желтый халат, который она носила до сих пор. Раз уже, наверное, в двадцатый она решила избавиться от него в самое ближайшее время.
Возвратившись в гостиную, Милли вновь взялась за телефон: ей осталось сделать еще два звонка. Один — Люсьену Перро, министру оборонной промышленности, который и не пытался скрыть своего раздражения из-за того, что его подняли в такую рань, и Милли, в свою очередь, говорила с ним резко настолько, насколько, по ее мнению, ей могло сойти с рук. Она сразу немного пожалела об этом, вспомнив, что кто-то назвал право быть поутру сварливым «шестой гражданской свободой», а Перро — лидер франкоязычного населения Канады — по большей части обращался с Милли достаточно вежливо и приветливо.
Последним она позвонила Дугласу Мартенингу, председателю Тайного совета, третейскому судье по всем процедурным вопросам, возникавшим в ходе заседаний кабинета. С Мартенингом Милли разговаривала куда более уважительно, чем с другими. Министры приходят и уходят, а председатель Тайного совета как-никак являлся старшим в Оттаве государственным чиновником. Мартенинг также был известен своей замкнутостью и высокомерием, и, когда бы Милли с ним ни разговаривала, у нее создавалось впечатление, что он едва ее замечает. Сегодня, однако, он был для разнообразия разговорчив, хотя и мрачноват.
— Думаю, нам предстоит долгое заседание. Возможно, и праздничный день прихватим.
— Меня бы это не удивило, сэр, — согласилась Милли. Затем рискнула осторожно пошутить: — Если так и произойдет, я в любой момент могу послать за сандвичами с индейкой.
Мартенинг раздраженно хмыкнул и, к ее удивлению, продолжил беседу: