— Потом, Гарви, потом скажете, прошу вас.— Костон еще пытался улыбаться, но улыбка у него получалась кривая.
— А я хочу говорить об этом сейчас! — Гарви Уоррендер схватил министра финансов за руку, пресекая его попытку сбежать.— Наша страна нуждается в двух вещах, если она хочет процветать и расти, и все в этой комнате знают об этом. Нам нужны, во-первых, большой резерв безработных, откуда промышленность может черпать запасы свободной рабочей силы, а во-вторых, постоянное англосаксонское большинство. Кто из нас осмелился признаться в этом? Никто!
Министр гражданства и иммиграции сделал паузу, оглядывая общество горящим взглядом, затем опять завел свою шарманку:
— И то и другое требует тщательно сбалансированного притока иммигрантов. Нам следует пускать их потому, что ко времени, когда появятся новые фабрики и заводы, рабочая сила должна быть в их распоряжении и должна быть свободна — не на будущей неделе, не в будущем месяце, а в тот самый момент, когда она понадобится для заводов и фабрик. Но что произойдет, если ворота иммиграции будут открыты слишком широко либо слишком часто? Равновесие народонаселения в стране нарушится, и не понадобится многих поколений, чтобы страна получила парламент, в котором дебаты будут проводиться по-итальянски, а правительством станет заправлять китаец.
На этот раз в комнате возник недовольный шумок: голос Уоррендера уже звучал в самых отдаленных уголках гостиной. Последние его слова услыхал генерал-губернатор, который подозвал к себе адъютанта. Жена Гарви, бледная хрупкая женщина, взяла его под руку, но тот даже не заметил ее.
Борден Тейн, министр здравоохранения и благосостояния, бывший чемпион по боксу в колледже, здоровенный верзила, ростом на голову выше всех в гостиной, придвинулся к Уоррендеру и сказал ему сценическим шепотом:
— Ради всего святого, Гарви, перестаньте паясничать!
Среди гостей послышался настойчивый голос:
— Выведите его отсюда!
Другой голос, принадлежавший, вероятно, большому знатоку и ревнителю этикета, отозвался:
— Нельзя, никто не смеет покинуть гостиную, пока не ушел генерал-губернатор.
А Гарви Уоррендер бесстрашно гнул свое:
— Если уж речь зашла об иммиграции, то нужно сказать открыто, что публике нужны сенсации, а не факты. Факты неудобны. Людям приятно думать, что их страна держит двери нараспашку для всех бедных и страждущих. Их распирает от благородства при мысли об этом. Да только почему-то, когда бедные и страждущие приезжают к нам, мы гоним их с глаз долой, чтобы не видеть, как они ищут вшей в своих рубищах, и не желаем пачкаться о них в наших новеньких церквах. Нет, милые мои, публика наша не хочет свободной иммиграции. И она великолепно знает: правительство никогда не допустит ее. Поэтому публика ничем не рискует, вопя о свободе иммиграции, что позволяет ей и капитал приобрести, и невинность соблюсти.
В глубине души премьер-министр сознавал, что во многом Гарви прав, только незачем кричать об этом на всех углах, это не практично с политической точки зрения — так можно оттолкнуть от себя избирателей.
— Из-за чего весь сыр-бор разгорелся? — спросила одна из дам.
Услышав это, Гарви Уоррендер опять завелся:
— Из-за того, что кое-кому, видите ли, не понравилось, как я управляю министерством! Я вынужден был напомнить, что действую, руководствуясь иммиграционными положениями. — Он обвел глазами ряды мужских фигур вокруг себя. — И буду ими руководствоваться до тех пор, пока вы, сукины сыны, не измените Закон об иммиграции!
Кто-то заметил:
— Но, может быть, уже завтра вы лишитесь своего министерства, дружок?
Рядом с премьер-министром возник один из адъютантов, на этот раз лейтенант военно-воздушных сил, который спокойно объявил:
— Его превосходительство поручил мне передать вам, что он удаляется.
Премьер-министр взглянул на выходную дверь: генерал-губернатор прощался с гостями, приятно улыбаясь. Маргарет все еще была возле него, и премьер-министр направился к ним. Свита, окружавшая генерал-губернатора, поредела.
— Надеюсь, вы не обидитесь на то, что мы так рано покидаем вас? — сказал он.— Мы с Натали немного утомились.
— Прошу прощения за...— начал премьер-министр.
— Не стоит, дорогой друг,— генерал-губернатор мягко улыбнулся.— Сделаем вид, что я ничего не заметил. Доброго вам Рождества, премьер-министр. И вам тоже, милая Маргарет.
Сохраняя любезное достоинство, их превосходительства удалились, сопровождаемые реверансами дам и поклонами мужчин.
В автомобиле, возвращаясь из губернаторского дома, Маргарет спросила: