— Когда я относил капитану «Вастервика» ордер nisi, я разговаривал с Дювалем. Помнишь, я еще спрашивал у тебя на это согласие? — Алан кивнул.— Я поговорил с ним и попытался убедить себя, что он мне нравится. Но я не мог отделаться от мысли, что в нем есть какая-то червоточина. И понял: это слабость. Словно трещина прошла посередине. Вероятно, он в этом не виноват, виновата его прошлая жизнь. Только какой-то душевный надлом в нем произошел.
— Какой еще надлом?
— Я не могу утверждать что-либо с уверенностью, но у меня осталось впечатление, что если он высадится на берег и станет канадским иммигрантом, то распадется на куски.
— Все это довольно туманно,— сказала Шарон. У нее возникло желание защитить мнение Алана.
— Да, поэтому я и не затевал разговор об этом раньше.
— Нет, ты не прав,— сказал Алан.— Во всяком случае, это не меняет юридической стороны дела: его права человека и прочее.
— Знаю,— ответил Том.— Это же я говорю сам себе.— Прежде чем выйти навстречу ветру, он поплотнее запахнул воротник пальто.— Я пошел, ребята. Счастливо оставаться.
Когда Алан и Шарон, одолев длинный коридор, покрытый красной ковровой дорожкой, приблизились к апартаментам сенатора Деверо на двенадцатом этаже отеля, величественная двустворчатая дверь в номер люкс была открыта. Пока они поднимались наверх, их не оставляло волнующее чувство близости, которое Алан продолжал ощущать, когда через открытую дверь в гостиную увидел пожилого официанта: тот перегружал содержимое сервировочного столика — холодный завтрак— на стол, стоявший в центре комнаты.
Сенатор Деверо сидел спиной к дверям в кресле с подголовником возле окна, откуда открывался широкий вид на гавань. Услышав шаги Алана и Шарон, он повернул к ним голову, не поднимаясь с кресла.
— Молодец, внучка, прими мои поздравления с успешным похищением героя дня.— Сенатор протянул руку Алану.— Позвольте поздравить вас, мой мальчик, с выдающимся успехом.
Алан пожал протянутую руку. На какое-то мгновение его поразил нездоровый вид сенатора, он казался постаревшим и совсем не таким энергичным, как в их последнюю встречу. Лицо старика заметно побледнело — старческий румянец исчез, а голос звучал слабее, чем прежде.
— Какой там успех,— сказал Алан, испытывая неловкость.— Успехом даже не пахнет.
— Ерунда, мой мальчик, не будь таким скромником, хотя скромность украшает человека. Я только что выслушал по радио хвалебные оды в твою честь.
— Что там говорили? — спросила Шарон.
— Они расписывали событие как явную победу сил гуманизма над чудовищной тиранией нынешнего правительства.
— И действительно в таких словах? — с сомнением спросил Алан.
Сенатор беззаботно махнул рукой:
— Может быть, я немного приврал, но суть была такой: Алан Мейтланд, молодой, подающий надежды адвокат, нанес поражение вражеским силам.
— Если кому-то пришла в голову фантазия сказать такое, то ему придется бить отбой.
Пожилой официант околачивался рядом, и Алан скинул ему на руки свое пальто, которое тот повесил в стенной шкаф, а затем скромно удалился. Шарон также исчезла в соседней комнате. Алан проследил за ней глазами, потом уселся в кресло напротив сенатора.
— Мы одержали временную победу, это верно,— сказал он.— Но по собственной глупости я выпустил из рук часть выгоды от нее.— Алан рассказал, что произошло в суде и как его перехитрил в конце заседания А.Р. Батлер.
Сенатор Деверо многозначительно покачал головой:
— Даже если и так, все равно ваши успехи несомненны. Департамент иммиграции был вынужден пойти на попятную.
— Я тоже так думаю,— подхватила Шарон, вернувшись в гостиную. Она сняла зимнюю одежду, оставшись в скромном шерстяном платье.— Алан был просто великолепен.
Алан только улыбнулся и не стал ей возражать.
— И все-таки,— сказал он,— мы далеки от того, чтобы добиться разрешения на иммиграцию Дюваля в Канаду.
Старик ответил не сразу. Он перевел задумчивый взгляд на гавань и порт, видневшиеся за окном внизу. Алан тоже мог видеть пенившийся барашками под порывами штормового ветра залив Бэррард. По нему в открытое море направлялся корабль, тяжело груженный зерновоз, судя по опознавательным знакам — японский. Навстречу зерновозу, разрезая форштевнем белую воду
у Первых Теснин, двигался паром с острова Ванкувер, делая разворот правым бортом и направляясь к пассажирскому причалу. Порт, как всегда, жил оживленной жизнью: проводы и встречи кораблей, погрузка и разгрузка судов — обычная суета большого морского порта.