— Я понимаю, что я не очень-то завидный подарок,— звучал голос Брайена в ее волосах, в то время как его рука нежно гладила ей шею.— Я несколько растерял внешний лоск, и мне еще нужно развестись, но за этим дело не станет: с Элоиз на этот счет имеется договоренность.— После небольшого молчания он добавил: — Я люблю тебя, Милли, поверь мне — люблю по-настоящему.
Она подняла на него глаза, полные слез, и поцеловала его.
— Брайен, милый, я это знаю и думаю, что тоже люблю тебя. Но мне нужно убедиться. Пожалуйста, дай мне время подумать.
Его губы растянулись в жалком подобии улыбки.
— Вот так,— сказал он с горечью.— Я репетировал разговор всю дорогу, а оказалось, все напрасно.
Вероятно, решил он, я слишком затянул с этим делом. Женщины объясняют такую медлительность неуверенностью в собственных чувствах и в отместку тянут с ответом. А может быть, это расплата за нелепое начало нашей любви, когда я всячески увиливал, стараясь избежать прочной связи с ней. Теперь я сам напрашиваюсь на брачные узы, а меня отставили в сторону, как лишнего игрока в покере. Но ведь с этого момента, утешал он себя, наступил конец всяким колебаниям, конец мучительным сомнениям последних дней и осталась уверенность, что Милли для него дороже всего на свете. Если она откажет ему, впереди его ждет лишь пустота...
— Брайен, дорогой,— говорила Милли успокоившись, к ней вернулись твердость духа и самообладание.— Я, конечно, польщена твоим предложением и думаю, ответ будет положительным. Но я хочу увериться окончательно — ради нас обоих, — что мы не совершаем ошибки. Дорогой, дай, пожалуйста, мне немного времени.
Он резко спросил:
— Сколько?
Они уселись на кушетку, сблизив головы и сплетя руки.
— Честно говоря, я не знаю, и не нужно ограничивать меня сроками. Я терпеть не могу, когда меня связывают обязательствами. Но я обещаю, что сама скажу, как только приму решение.
Она подумала: что это со мной? Неужели я опасаюсь перемен в жизни? Зачем эта отсрочка? Почему бы не решить сразу? Но что-то останавливало: подожди, не торопись!
Брайен обнял ее, она приникла к нему. Он яростно целовал ее снова и снова. Она обмякла в его руках, чувствуя, как бешено колотится ее сердце.
Где-то ближе к ночи Ричардсон вошел в гостиную с двумя чашками кофе в руках — для себя и для Милли, которая в кухне нарезала сандвичи с салями. Она кинула взгляд на груду немытой посуды в раковине, оставшейся после завтрака, и подумала: вот уж действительно не мешало бы перенять у самой себя свои некоторые служебные привычки.
Ричардсон подошел к столику, где стоял портативный телевизор. Включив его, он крикнул:
— Милли, давай послушаем новости. Не знаю, смогу ли я их вынести, но, думаю, о плохом всегда лучше знать.
Когда Милли внесла в гостиную тарелку с сандвичами, по национальному каналу Си-би-си начали передавать выпуск новостей. Как обычно в последние дни, первым шел репортаж об ухудшающейся международной обстановке. В Лаосе вспыхнул очередной мятеж, подстрекаемый Советами: Кремль ответил воинственной нотой на американский протест; в просоветских странах Европы наблюдается сосредоточение войск; произошел обмен сердечными посланиями между Москвой и Пекином.
— Напряжение растет с каждым днем,— пробормотал Ричардсон.
Затем наступила очередь истории с Дювалем.
Хорошо поставленным голосом диктор вещал: «Сегодня в палате общин в Оттаве разразился скандал по делу Анри Дюваля, человека без родины, ожидающего в настоящее время высылки из Канады в порту Ванкувера. В разгар споров между правительством и оппозицией Арнолд Джини, депутат от Восточного Монреаля, был удален из парламента на все оставшееся время сегодняшнего заседания».
На экране за спиной диктора возник портрет Дюваля, затем крупным планом показали калеку-депутата. Как опасались Хауден и Ричардсон, инцидент с изгнанием и фраза Уоррендера о «человеческом отребье», послужившая причиной изгнания, заняли центральное место в новостях. И каким бы беспристрастным и объективным ни был репортаж, в глазах обывателя жалкий беглец и калека-парламентарий выглядели жертвами безжалостного и неумолимого правительства.
— Корреспондент Си-би-си Норман Дипинг,—сказал диктор,— так описывает эпизод, происшедший в палате общин...
— Больше мне не выдержать,— проговорил Брайен,— ты не будешь возражать, если я выключу?
— Пожалуйста.— Милли было все равно. Хотя она могла оценить важность происходящих событий, ей с трудом удавалось проявлять к ним интерес. Ее ум был занят более важными проблемами.