Сморщив носик в презрительной усмешке, Элоиз прошла в свою спальню и закрыла по обыкновению дверь на ключ.
Судья Виллис
В номере отеля «Ванкувер» Джеймс Хауден протянул однодолларовую бумажку своему ответственному секретарю Эллиоту Праузу и приказал:
— Спуститесь в холл и купите мне шесть плиток шоколада.
Если он когда-нибудь будет писать мемуары, то обязательно заметит, что одно из преимуществ должности премьер-министра состоит в возможности послать кого- то купить себе сладостей. Наверняка это соображение разожжет честолюбие у любого ребенка!
Когда молодой человек — как всегда преисполненный серьезности — вышел, Хауден прикрыл дверь в соседнюю комнату, чтобы не слышать звонки телефонов и стук пишущих машинок: там работали добровольные помощники из местных партийных активистов. Устроившись в удобном кресле, он стал размышлять о ходе своего молниеносного турне по стране.
Без всякого сомнения, он добился блестящего личного успеха.
Еще никогда за свою политическую жизнь Хауден не достигал таких высот ораторского искусства и не приковывал к себе такого внимания публики, как в ходе этого турне. Составители речей, нанятые Брайеном Ричардсоном — один из Монреаля, другой из нью-йоркского журнала «Тайм энд лайф»,— отлично справлялись с работой. Но еще лучше Хаудену удавались импровизации, когда, отступив от конспекта речи, он говорил так убедительно и взволнованно, что воздействовал на большинство слушателей.
В основном он говорил — имея подготовленный текст или импровизируя — о тех ценностях, которые унаследовала Северная Америка, и об угрозе, которой они подвергаются со стороны противоборствующих чуждых идеологий. Наступило время, заявлял он, положить конец эгоистическим раздорам и ссорам по пустякам, время подняться выше мелких обид и объединиться ради великого дела человеческой свободы.
Люди реагировали так, словно ждали именно этих слов и именно такого лидера...
Согласно плану, премьер-министр не упоминал о союзном договоре, по конституции полагалось сначала обсудить его в парламенте. Но своевременность этого соглашения чувствовалась повсюду — нация была готова к более тесному союзу с Соединенными Штатами, а политическое чутье назревших перемен редко обманывало его.
В Торонто аудитория стоя аплодировала ему в течение нескольких минут. Почти такой же прием был оказан в Форт-Уильямсе, Виннипеге, Реджайне, Калгари, Эдмонтоне, и теперь, как заключительный аккорд поездки, прибытие в Ванкувер, где вечером в театре Королевы Елизаветы он выступит перед собранием горожан числом не менее трех тысяч.
Освещение его турне в печати, так же как и комментарии обозревателей, были исключительно доброжелательными. В газетах, на телевидении и по радио его речам отводилось основное место. Ему здорово повезло, думал Хауден, что за время поездки не произошло никаких чрезвычайных происшествий, которые отвлекли бы внимание средств массовой информации от нее,— ни катастроф, ни жутких убийств на сексуальной почве, ни внезапных местных войн.
Правда, досадные мелочи все же имели место. Так, инцидент с несостоявшимся иммигрантом Анри Дювалем по-прежнему муссировался в прессе, в газетах встречалась критика позиции правительства по этому вопросу. В тех городах, где останавливался премьер-министр, даже возникали демонстрации в поддержку Анри Дюваля. Раздавались критические замечания и в адрес главы правительства, особенно на митингах, где собирался простой народ. Но Хауден чувствовал, что накал страстей утихал, ослабевал — скорее всего потому, что нет ничего более непостоянного, чем энтузиазм в проигранном деле.
Куда запропастился Прауз, подумал он, за смертью его посылать, что ли. В этот момент на пороге появился объект его мыслей, с карманами, оттопырившимися от шоколада.
— Хотите пожевать? — предложил премьер-министр, снимая обертку с одной плитки и принимаясь за нее.
— Благодарю вас, сэр, нет,— сказал ответственный секретарь.— По правде говоря, я не люблю сладкого.
Куда тебе, подумал Хауден, а вслух спросил:
— Вы побеседовали с директором местного департамента иммиграции?
— Да, он был здесь утром. Его зовут Креймер.
— Что он сообщил по делу Дюваля?