Маргарет осторожно спросила:
— Тебе действительно нужно лететь в Монреаль, Джими?
Муж устало провел ладонью по лицу.
— Жаль, но ничего не поделаешь. Можно было бы послать кого-нибудь вместо себя, но только не сейчас. Я должен лететь сам.
Управляющий партийной канцелярией глянул на окна с раздвинутыми шторами: за окнами совсем стемнело, и по-прежнему сыпал снег.
— Я справлялся о погоде, прежде чем ехать сюда. Для полета нет никаких помех — монреальский аэропорт открыт, там вас ожидает вертолет, который сразу же доставит в город.
Джеймс Хауден кивнул.
В дверях послышался легкий стук, и в комнату вошла Милли Фридмен. Ричардсон с удивлением взглянул на нее: он не подозревал, что Милли находится в доме. Но в этом не было ничего необычного, она и премьер-министр часто работали в кабинете наверху.
— Извините.— Милли улыбнулась Ричардсону и Маргарет, затем обратилась к Хаудену: — Белый дом на проводе. Они хотят знать, удобно ли вам поговорить сейчас с президентом.
— Иду,— сказал премьер-министр, поднимаясь с кресла.
Ричардсон поставил на стол чашку и поднялся.
— Мне тоже пора идти. Благодарю за чай, миссис Хауден — Он любезно пожал руку Маргарет, коснулся руки Милли. Уже в дверях, когда мужчины выходили, послышался голос Ричардсона: «Я подъеду в аэропорт, шеф, чтобы проводить вас».
— Милли, не уходите, давайте выпьем чаю вместе, — попросила Маргарет.
— Спасибо.— Милли присела в кресло, на котором только что сидел Ричардсон.
Занимаясь заваркой чая в серебряном чайничке, Маргарет заметила:
— Как видите, у нас довольно суматошное хозяйство. Покой может длиться лишь несколько минут, а так все бурлит и волнуется.
— Кроме вас. Вы одна умеете сохранять спокойствие.
— А что мне остается делать, дорогая? События проходят мимо меня. Не могу же я переживать из-за всего, что творится вокруг.— Она подала Милли чай и подлила себе в чашку свежего, потом задумчиво добавила: — Хотя, полагаю, мне есть от чего волноваться.
— Не вижу, зачем вам это,— ответила Милли.— Если хорошенько разобраться, все они стоят один другого.
— И я того же мнения.— Маргарет улыбнулась, она пододвинула Милли сахарницу и молочник.— Но мне странно слышать такое от вас. Я всегда считала вас энтузиасткой и правой рукой Хаудена.
Милли, к своему удивлению, вдруг сказала:
— Энтузиазм со временем истощается, а руки устают.
Маргарет рассмеялась:
— Мы с вами ужасные изменщицы, не правда ли? Но должна сказать, что временами хочется облегчить душу.
Наступила тишина, нарушаемая только потрескиванием горящих поленьев в камине. На потолке играли световые блики. Поставив чашку, Маргарет тихо спросила:
— Вам было очень горько от того, что тогда произошло? Я имею в виду между вами и Джими.
На мгновение у Милли перехватило дыхание, в комнате воцарилось молчание, исполненное смысла. Значит, Маргарет знала, знала все эти годы и молчала. Милли часто подозревала это и теперь, когда удостоверилась, почувствовала облегчение. Она ответила вполне искренне:
— Я никогда не была в нем уверена. А теперь вообще перестала думать обо всем, что было между нами в прошлом.
— Конечно,— сказала Маргарет,— время все лечит. Тогда казалось, что рана никогда не заживет. Но время проходит, все забывается, и раны заживают.
Милли помешкала в поисках подходящих слов, наконец тихо спросила:
— А вы... вы, должно быть, были ужасно возмущены и обижены?
— Да, помнится, я была оскорблена до глубины души. Любая женщина на моем месте чувствовала бы то же. Но в конце концов справляешься с собой. Ничего не поделаешь — долг обязывает.
Милли сочувственно произнесла:
— Вряд ли я смогла бы проявить такое великодушие. — И тут же импульсивно добавила: — А знаете, Брайен Ричардсон сделал мне предложение.
— И как вы?
— Еще не решила.— Милли озабоченно потрясла головой. — То мне кажется, что я люблю его, то не совсем в этом уверена.
— Жаль, я не могу вам помочь.— В голосе Маргарет проскользнули материнские нотки.— Я уже давно убедилась: нельзя жить по подсказке других. Каждый должен отвечать за себя и последствия своих решений, прав ты или ошибся.
Да, мысленно согласилась Милли и задала себе вопрос: сколько же можно тянуть с решением?
Плотно закрыв за собой дверь кабинета, Хауден снял трубку красного телефона — двойника того, что стоял у него в канцелярии Восточного блока. Это был «дежурный» телефон прямой связи с Белым домом.
— У телефона премьер-министр,— произнес он.
Голос телефониста ответил: