— Знаю, тебе бы этого не хотелось, но, если такое случится, я не стану огорчаться — мы будем жить для себя.
Он неохотно кивнул:
— Иногда мне кажется, что только эта мысль и поддерживает меня. Однако для себя у нас не останется много времени — русские не позволят.
Он физически ощущал, как уходят секунды.
— Если случится так, что я проиграю,— сказал он,— ты должна знать: у нас останется очень мало денег.
Маргарет грустно согласилась:
— Да, знаю.
— Могут поступить дары — возможно, крупные суммы денег. Я решил не принимать их.— Он спросил себя: поймет ли его Маргарет? Поймет ли, что в конце своей жизни — долгой дороги, идущей от детского приюта к высочайшему посту в государстве,— он не может опять зависеть от благотворительности.
Маргарет взяла его за руку, стиснув ее своей.
— Не беда, Джими,— произнесла она с волнением в голосе.— Конечно, позор для страны, в которой премьер-министр остается бедняком после того, как отдал столько сил бескорыстной службе на благо родины. Может быть, когда-нибудь такой порядок изменится. Но нам уже будет все равно.
Чувство благодарности и любви к ней переполняло его. Как велико их доверие друг другу? Он задумался и сказал:
— Есть одна вещь, в которой я должен был признаться тебе уже давно.— Он протянул ей старую программу партийной конференции — распиской вверх,— возвращенную ему Бонаром Дицем.
Маргарет внимательно прочитала ее.
— Откуда бы она ни взялась, расписку следует теперь сжечь.
Он спросил ее с любопытством:
— Ты не против?
— Нет,— ответила она,— хотя у меня есть возражение другого рода: почему ты не доверился мне раньше?
— Мне было стыдно.
— Что ж,— сказала Маргарет,— это понятно.— И, поколебавшись, добавила: — Ты можешь успокоить свою совесть тем, что эта бумажка не заставила тебя кривить душой, кроме как в отношении Гарви Уоррендера. Ты всегда оставался самим собой и поступал так, как должно.— Она вернула ему программу и, вздохнув, тихо добавила:— В каждом человеке есть и дурное, и хорошее. Сожги ее, Джими, ты оплатил ее своими трудами уже давно.
Подойдя к камину, он зажег спичку, наблюдая, как горит бумага. Он держал ее за уголок, пока пламя не коснулось руки. Уронив бумагу, он смотрел, как пламя поглощает то, что от нее осталось, а потом растер это каблуком в пепел.
Маргарет порылась в своей сумочке и вытащила оттуда вырезку из газеты.
— Я нашла это в утренней газете и сохранила для тебя.
Он взял вырезку и прочитал: «Для тех, кто рожден под знаком Стрельца, сегодня день удачи. Прилив начался...»
Не закончив читать, он смял газету в комок.
— Каждый сам кузнец своего счастья,— сказал он.— Я обрел его в тот день, когда женился на тебе.
Было без трех минут четыре, когда Артур Лексингтон дождался наконец премьер-министра в правительственных кулуарах. Увидев его, министр иностранных дел с облегчением вздохнул:
— Вы чуть не опоздали.
— Да,— согласился Хауден,— мне нужно было закончить кое-какие дела.
— А у меня плохие новости,— быстро сказал Лексингтон,— сразу же после вашей речи Несбитсон и пять других министров намереваются пересесть на скамью оппозиции.
Это был сокрушительный удар. Раскол Кабинета при отставке шести министров был сам по себе плох. Но чтобы отставные министры, демонстрируя свое полное отречение от правительства и партии, открыто перешли на сторону оппозиции — такое попахивало настоящим бедствием. На памяти одного поколения такие случаи, когда отдельный депутат в драматический момент переходил на сторону противной партии, бывали крайне редко. Но чтобы четвертая часть кабинета...
Хауден мрачно подумал: такой факт неизбежно привлечет нежелательное внимание общественности к оппозиции, к союзному договору и к нему самому.
— Они сделали нам предложение,— сказал Лексингтон,— если вы отложите оглашение договора, они воздержатся от акции до вашей новой встречи с ними.
На миг Хауден заколебался. Времени в обрез, но он еще успеет связаться с Вашингтоном. Милли поддерживает прямую связь.
Затем ему вспомнились слова президента: «У нас нет времени... По нашим расчетам и логике вещей мы его исчерпали... и если осталось какое-то время, то по милости Божьей. Я молюсь, чтобы нам был дарован еще один мирный год... Это самое лучшее из всего, что мы можем сделать для наших детей и внуков...»
Он решительно сказал:
— Отсрочки не будет.
— Так я и думал,— спокойно ответил Лексингтон.— Что ж, пройдемте в зал?