— Не надо, — остановил я её. — Не надо. Дальше я сам.
Башню я приметил ещё когда мы ехали по Третьему транспортному кольцу, рядом с ней — такая же, а за ними — ещё одна, выше, монументальнее и кручёнее. И вообще, весь это район был словно заставлен огромными шахматными фигурами. Если бы я знал, что мы направляемся именно сюда, я бы выпрыгнул на ходу, теперь же отступать было поздно: как я буду выглядеть в глазах моих друзей?
— Иди, иди, она тебя ждёт, — Жанна Брынская наконец сообразила, что я просто морочу ей голову.
Точно сбагрить собрались, огорчился я и спросил, испытывая её терпение:
— С чего ты решила?
— Я знаю, — сделала круглые глаза Жанна Брынская и тяжело вздохнула.
Валентину Репину остаётся только позавидовать, подумал я, потому что его жена имела колоссальную выдержку.
— Точно? — я решил проверить ещё раз.
Зачем мне это всё? — подумал я, памятуя об осколке в лёгком, не сегодня-завтра окочурюсь. Смысла нет. Но какой-то чёртик заставлял меня жить и двигаться дальше.
— Зуб даю! — наконец зашипела она тихо, как змея: — Выметайся, быстро! Быстро! Это она, башня «А», не бойся! — И как мне показалось, когда я вышел, тайком перекрестила мне спину.
Знает она, подумал я, неловко вылезая из машины со своей аптечной палкой и, преодолевая робость перед всем этим стеклянным великолепием, вошёл в фойе; в бюро пропусков для были заготовлены пластиковая карточка и улыбка администратора на мою полевую форму; я миновал турникет, вошёл в лифт, поднялся на двадцать пятый этаж и приблизился к ещё одному администратору — премиленькой девушке с белой прядью на глазах, и даже рта не успел открыть — оказывается, меня и здесь тоже ждали, и судя по реакции, подробно, в деталях, описали, палку — абсолютно точно. Пока девушка с белой прядью названивала: «Алла Сергеевна!..», я оглянулся, приметил «Аптечный рай», эмблему с чашей и змеёй, скрытые светильники, дающие рассеянные свет, и видеокамеры, разглядывающие меня в упор; мысль о том, что я попал сюда случайно, казалось мне вполне естественной. Я всё ещё ожидал, что появится человек с властно-насмешливым лицом и объяснит мне, дураку, что это обман, шутка, розыгрыш, ничего не поделаешь, так бывает в московской жизни; и я со спокойной душой смоюсь отсюда подальше и даже не обижусь, а главное, останусь самим собой и не буду играть чужую роль и занимать чужое место. Однако вместо этого появилась великолепная Алла Потёмкина, вариант моей жены, только с голубыми глазами, которые в сумраке фойе казались тёмно-синими, и, тряхнув головой, как сноровистая лошадка, игриво сказала девушке с белой прядью:
— Олечка, я его забираю!
— Да, Алла Сергеевна! — обрадовалась до ушей девушка с белой прядью.
Как каково же было моё удивление, стоило Алле Потёмкиной отвернуться, как восторг на лице девушки с белой прядью сменилась глухой злобой. Я отметил галочкой: не все так просто в датском королевстве и хотел расспросить об этом саму Аллу Потёмкину, но она моментально расположила меня к себе: было у неё такое свойство характера делать встречное движение души. Со времени последней нашей встречи она подстриглась, и ежик чрезвычайно шёл к её правильным чертам лица и голодным скул. Губы она красила ярко, но не вызывающе, а на макияж потратила часа три, не меньше (уж я-то разбирался), и я был несколько взволнован, потому что выглядела она так, как выглядела моя Наташа Крылова, когда хотела выйти за меня замуж, то есть с теми же самым блестящими, чрезвычайно любопытными глазами и с обезоруживающей улыбкой, только лет на пятнадцать старше. Сердце мое трепыхнулось пару раз, но благополучно вернулось на своё законное место и больше не шалило.
— Михаил Юрьевич, я рада, что вы пришли! — произнесла Алла Потёмкина официальным тоном, даже не взглянув на девушки-администратора. — Пойдёмте! — крепко ухватила меня под руку, мимолётно прижалась плечом, я чувствовал каждый её изящный палец, и повела по бесшумному коридору в пастельных тонах, и я несколько мгновений наблюдал, как мелькают её ноги в строгих, чёрных туфлях и укороченных брюках с пуговицей на тонкой лодыжке. — Жанна звонила и сказала, что вы приехали, — она заглянула мне в лицо, проверяя реакцию, и бедное мой сердце снова сладко трепыхнулось, хотя я ещё помнил Нику Кострову, её стройную фигуру и царственный поворот головы. — Мы сейчас подпишем кое-какие бумаги, а потом… А вот и твой кабинет, — оставила она тайну на высокой ноте и ввела меня в апартаменты.
В приёмной за столом тоже сидела премиленькая девушка, но которая, в отличие от девушки-администратора, прическу имела типа осиного гнезда, волосы русые, а глаза — огромные, словно вишни, взволнованные, пожирающие начальство; к том уже она ещё и вскочила при виде Аллы Потёмкиной. Они здесь все такие, оценил я, держатся за работу руками и зубами.