— Ай, как вам идёт! — профессионально ликовала Инна. — Ваша мама одобрит! — Чем заслуживала неодобрительный кивок с моей стороны. Но жеребёнок, к классу которого я отнёс Инну, и ухом не повела. И я понял, что возрастная градация в московского мире очень строгая и ни у кого нет друг к другу ни капли уважения.
Несомненно, она относилась к поколению, которое выросло в памперсах и очень гордилось чистой попкой.
Пришла взыскательная Алла Потёмкина. С подозрением покосилась на жеребёнка Инну и велела принести костюм-тройку с кармашками для часов.
Я сказал:
— Мне это не подходит, я буду смотреться в нём, как приказчик.
— И то верно… — с безразличием в голосе согласилась Алла Потёмкина.
По той же причине я отказался от двубортного с золотыми пуговицами.
— А в этом, как адмирал!
— Да, это перебор, — тоже согласилась Алла Потёмкина, озабоченно покрутила носом и, не глядя на жеребёнка Инну, велела принести что-нибудь «этакое», молодёжное, «с косыми карманами». — Я не знала, что ты такой переборчивый, — похвалила она меня.
Она развеселилась и опять стала походить на мою жену, которая к выбору одежды относилась, как к тяжёлой, но вдохновляющей работе. Моя жена каждые три года обновляла гардероб, раздавая подружкам и приятельницам свои вещи. Иногда я путал её с кем-то из них, правда, без скандалов и сцен ревности, потому что вовремя понимал, что ошибся.
Инна принесла тёмно-синий костюм. Я напялил его и вышел. Алла Потёмкина сделал круглые глаза и удивлённо сказала:
— Ого! — Рот её невольно расползся в ободряющей улыбке. — Я подозревала, что ты будешь на высоте, но чтобы так!..
А Инна за её спиной показала большой палец и на радостях притащила такой же, но фиолетовый, почти чёрный, с едва заметной блестящей полоской. В нем я походил на Джордж Клуни в лучшие его киношные моменты, не хватало только благородной седины. Алла Потёмкина велела завернуть и эту тряпку.
Она не знала одного — я терпеть не мог костюмов и обходился джинсами и куртками, которые занашивал до полусмерти. В крайнем случае, мог износить дорожный пиджак из грубой ткани. Поэтому больше всего мне понравились джинсовая двойка и тёплая куртка с белым воротником в придачу. Даже Алла Потёмкина одобрительно хмыкнула, должно быть, ей импонировали мои длинные ноги из-под неё. Жеребёнок Инна незаметно подмигнула мне и показывая глазами на Аллу Потёмкину, скептически заулыбалась, мол, разбирается, мамочка. Я не ободрил её замашек и снова нахмурил брови. Инна погрустнела, но не больше, чем на мгновение. Я понял, что она, вообще, не могла быть серьёзной и была ещё той ранней штучкой, которая понимала, куда дует ветер. А ветер дул в сторону больших денег и премии за богатого клиента. Шампанского только не подали, поскупились.
Я почувствовал, что Алла Потёмкина сдерживается, чтобы не сделать Инне замечание, а ещё она старалась не давить на меня. Наверное, были у неё такие установки. Опытные женщины всегда знаю, чего хотят, хотя это не гарантирует успех дела.
Потом мы перешли к обуви. Я выбрал четыре пары домашних тапочек для себя и гостей, две пары тёплых полуботинок жёлтого и тёмно-коричневого цветов, и на всякий случай — две пары туфель чёрного цвета. Остальное: галстуки, носовые платки, коробка носков, маек, трусов и всякого другого пошло оптом. В довершении Алла Потёмкина выбрала мне тёмно-синее верблюжье полупальто, канадскую шапку из енота и полосатый, бело-салатный длиннющий шарф для контраста. Ну и дико заревновала к жеребёнку, глаза у неё сделались тёмно-синего цвета, скулы, с прекрасным абрисом, стали ещё суше и не предвещали ничего хорошего, кроме войны на суше и на земле. Я сделал вид, что не заметил ни её фокусов, ни самого жеребёнка в априори. Жеребёнок, между тем, надула губы, но опять же не дольше, чем на мгновение, и корчила дикие рожицы ровно до тех пор, пока Алла Потёмкина случайно не установила этот факт в одном из многочисленных зеркал отдела, и едва сдержалась, дабы не закатить грандиозный скандал и не лишить отдел праведных чаевых. После этого жеребёнок сдулась, как проткнутая игрушка.
— Кажется… всё! — заторопилась Алла Потёмкина, окидывая хозяйским взглядом кучу пакетов. — Ах, нет! — утёрла нос жеребёнку, жестом фокусника явила на свет божий откуда-то из-за шторы витую итальянскую трость тонкой работы.