Часть I. Глава вторая
По своему обыкновению Егор просидел за работой почти всю ночь. Эта авторша, Сазонова, ответила ему. По поводу обложки было ее обычное, как и годы назад, «бла-бла, я не знаю, может, так, а может, этак, пока определиться трудно», но хотя бы отрывки, по которым требовалось отрисовать форзац и несколько иллюстраций, она предоставила. Без особого энтузиазма Егор пробежал их глазами, отметив, что стиль у нее стал явно получше. Исчезли, как не бывало, все глупые шутейки - приметы типа-иронического-фэнтази, сменившись жесткими и броскими выверенными фразами. Как он сумел понять, в романе была какая-то оборотническая тематика в антураже современности. В одной из сцен герой перевоплощался в волка на виду у изумленной публики, в другой (хронологически она стояла раньше) во вполне человеческом обличье спасал какую-то бабу из-под колес автомобиля. Была еще сцена с черной кошкой на крыше дома маленького провинциального городка, любовавшейся закатом и наслаждавшейся тем, как теплый весенний ветер ворошит ее короткую лоснящуюся шерсть, - как раз это и требовалось отрисовать для форзаца. Все было описано ярко и живо, и наверняка понравится читателям, но Егор не слишком-то обольщался насчет талантов авторши. До следующего эпизода. Он попытался пробежать его глазами, как и остальные, чтобы составить первоначальное представление, но не смог: после первой трети текст затянул его и не выпустил до последних строк. Эта сцена, похоже, была неким флешбеком, непонятно как относившимся к основному сюжету. В ней описывались времена Второй Мировой: некий партизанский отряд отправил связистку в оккупированную немцами деревню - Егор из отрывка не смог понять, почему и зачем, причины, очевидно, остались за рамками отправленного на почту текста. Связистка эта, судя по всему, особым патриотизмом не отличалась, но вот ради своего мужика, состоявшего в том отряде, готова была на риск. Когда она вернулась к партизанам, оказалось, что их обнаружили немцы, случился короткий бой, все погибли. И те, и другие. Мужик связистки, очевидно, был оборотнем, кого-то там успел разодрать, но в итоге голым, в человеческом обличье, умер у нее на руках. И вот тут началось погружение. Егора оно просто захлестнуло. Он никогда не любил слезливых историй с наигранным сочувствием одноногой собачке или трагедий из разряда «враги сожгли родную хату». И в тексте, что он читал, не было ни намека на такое. Зато была жесткость и холодность подачи, которая каким-то странным образом сочеталась с невероятным накалом чувств. Эгоизм героини, ее наплевательское отношение и к стране, в которой она жила, и к ее судьбе, и к людям сквозил изо всех щелей. А еще была любовь - не страстная, пылкая и жертвенная, а какая-то вымученная, болезненная и безнадежная и оттого невероятно щемящая. Любовь, которая пришла после долгих лет метаний, потерь и безверия (тут Егор невольно задумался, какого возраста была героиня, ибо она почему-то представлялась юной, но теперь возникли сомнения). Любовь эту отняли, убили, и вместо нее пришла глухая пустота - ничто. Ни отчаяния, ни отторжения, ни закономерных вопросов «почему?» и «как так?». Только принятие этой пустоты. И то, как она затопила собой все - и героиню, и весь мир вокруг. И это было страшно. Страшно невероятной, буквально висящей в воздухе безысходностью. И страшно тем, насколько точно - до малейших оттенков - в тексте отражено было то, что доводилось чувствовать Егору. Не в отношении любви... точнее, не только в этом отношении. А в этих вот четырех (или скольких там, если посчитать) стенах его квартиры, в беспросветном одиночестве и отвращении к самому себе. Егор дал себе слово, что будет экономить сигареты из пачки, что дала ему соседка. Но тут не выдержал и все же потянул в рот одну. Дочитал сцену до конца. Связистка подобрала чей-то пистолет с земли. Уселась рядом с телом своего оборотня, уложив его голову себе на колени. И гладя его измазанные в крови волосы, выпустила пулю себе в висок. Внезапно. Еще внезапней было то, что очнулась она спустя недолгое время - как новенькая. В прямом и переносном смысле: все с чистого листа. И прежних чувств, как не бывало - будто фильм посмотрела с собой в главной роли. Да и посмотрела давным-давно, так, что все эмоции стерлись. Егор потер собственный висок, пытаясь понять, что случилось. Нет, правдоподобия сцена не утратила, но что в ней творилось, он решительно не понимал. Зато понимал, что нечто, настолько хорошо изображенное, не может внезапно превратиться в какую-то чушь. Он написал Сазоновой. Спросил, что значит весь этот финт с простреленной башкой и его последствия. На быстрый ответ он не рассчитывал - все-таки ночь на дворе. Однако новое письмо появилось на почте не больше десяти минут спустя. «Героиня - кошка-оборотень, очень старая, родилась еще в Древнем Египте, - писала авторша. - У нее девять жизней - восемь раз, когда она может умереть и возродиться. И один раз, когда погибает совсем. После возрождения она вроде как обнуляется: помнит прошлое, но не испытывает никаких эмоций по отношению к нему. В сцене, которую вы читали, она умерла восьмой раз. Ее последняя жизнь длилась несколько сотен лет, а незадолго до Второй Мировой она встретила оборотня, в которого влюбилась и с которым решилась на отношения. Чем все закончилось, описано в этом фрагменте. Ее возлюбленный - оборотень-медведь. На просторах Советского Союза. Это очень толсто, да. И совершенно не художественно. Можете меня закидать тапками за это. Как и за то, что тема оборотничества избита донельзя». Над окончанием письма Егор даже хохотнул. Сазонова, похоже, хорошо помнила все их перепалки прошлых лет. Как там говорится? Кошки все прощают, но ничего не забывают. «Я бы хотел почитать полный вариант романа. Это возможно?» - написал он ей. Конечно, это было возможно. Многие иллюстраторы могли ознакомиться с текстами еще до стадии верстки, если имели на то желание. Егор его чаще всего не имел, и в случае с Сазоновой схема работы по фрагментам у ни