Она была взволнована. Резким движением сняла атласную накидку, прикрывающую ее божественные плечи, и бросила ее на кресло, в котором я сидел. Она с укором обернулась в ту сторону, откуда пришла; движения ее губ указывали на то, что она с кем-то беседовала, с кем-то, кто находился у входа. Но я никого не видел.
Очевидно, разговор принимал все более и более щекотливый оборот. Ее движения приобрели оттенок отчаяния; должно быть гнев не помог — и она прибегла к мольбам.
Она умоляюще простерла свои дивные руки и заключила в объятья чью-то шею; но ее руки отпрянули от грубого толчка. Поэтому она покорно опустилась на колени. Но глаза выказывали безмерное отчаяние: ее не слушали. Как вдруг, она вскочила, будто смертельно раненая, и всем своим телом бросилась вперед; в желании кого-то задержать ее руки наткнулись на пустоту, и она без сил упала на паркет…
Прошла долгая минута. Наконец она вяло, с трудом приподнялась и подошла к камину. Из ее ладони выскользнул кружевной платочек в том месте, где я его подобрал. В ту минуту она повернулась ко мне спиной так, что по движениям ее рук я не мог понять, что она делает. Когда затем она приблизилась к окну, ее глаза искрились сухим, стеклянным блеском. Она смотрела на что-то на пальце с душераздирающей усмешкой: покинутая.
Она перестала улыбаться и медленной походкой, грациозной поступью вышла из комнаты. Еще раз промелькнула ее величественная фигура там у садовой калитки, блеснула сапфировая заколка в форме стрелы в ее волосах и она исчезла среди роз.
Я проснулся. Резкий свет ослепил меня. Это было отражение от стеклянных стен оранжереи, которое пронзив окно комнаты, настигло меня в полумраке. Я опустил глаза и заметил, что все еще сжимаю в руках накидку. Начал рассматривать ее с интересом:
— Так значит это и послужило отправной точкой… Отсюда началась ретроспектива… Ага! правда — и платочек. Указатели. Ну и она… разумеется — и все, что с ней связано. Но кем же было то, второе, незримое лицо? Несомненно, мужчиной… Мне припомнились отпечатки копыт, которые я видел в первый же день. Они начинались именно в том месте, у стены, где был замаскированный вход.
— Итак, это произошло тогда… Даже, быть может, за несколько минут до моего прихода…
Я подсчитал дни: со времени начала «солнечного» курса лечения прошло семь дней. Посмотрел на календарь, стоящий на письменном столе; последний раз его переворачивали 28 июля, даты совпадали.
Я оставил кресло и последовал в том направлении, в котором она скрылась. Пройдя две комнаты, я оказался в саду, у подножия розового взгорья. Оно вздымалось к вершине несколькими круговыми ярусами, отчетливо прорезанными тропинками, которые огибали его спиралью со всех сторон. С замиранием сердца я начал взбираться на вершину. На пути я миновал распустившиеся во всей красе, изливающие упоительный аромат из глубины своих бутонов розы, равнодушно проходил рядом с изваяниями работы первоклассных скульпторов, установленными в начале нового витка серпантина. На тропинке, обвивающей пригорок предпоследним кольцом, я приостановился, бросая любопытный взгляд на вершину снизу почти наглухо укрытую густыми зарослями роз.
Лишь сейчас я заметил, что в форме как бы предгорья ее окаймляла «живая» беседка из кустов мирта. В трех ее стенах были вырезаны проемы в форме окон, оплетенные по краям голубой ветвью барвинка.
Густая зелень беседки гармонически сочеталась с пурпуром окружения.
Восхищенный шедевром садового искусства, я приближался ко входу в беседку, как вдруг, пристальнее взглянув в ближайшее из окон, содрогнулся…
В обрамлении мирта обозначились женская спина и голова. Волосы цвета воронова крыла были собраны в греческий узел, шею охватывал высокий воротник белого кашемирового платья а-ля Мария Стюарт. Ее лица отсюда мне не было видно, так как она была повернута в противоположную сторону. Легкий наклон стройной фигуры назад придавал ей вид сладостного мечтания, любования далью, умиротворенного созерцания полдня. Не желая нарушать ее спокойствия, я с робостью сдержался… Однако, когда она уже долгое время не шевелилась, я пересилил себя и, преодолев последний изгиб спирали, стал посреди беседки.
Единственный взгляд, брошенный в сторону незнакомки, исторг из моей груди вопль ужаса. На фоне миртов, втиснутые в широкий, плетеный стул с подлокотниками, сидели останки молодой женщины в стадии полного разложения. Овал благородного, продолговатого лица избороздили омерзительные гниющие каверны. На истлевшем пальце левой руки, свисающей с подлокотника стула, испускал влажные отблески изумрудный перстень. Он был приоткрыт; отогнутая крышечка являла углубление величиной с наперсток: оно было пустым…