– Да. А ты?
– Я тоже. Правда интересно? Ты уже много комнат прошел.
– Нет. Я только пришел.
– А давай вместе будем открывать двери? Может где-то нам понравиться.
– Давай.
Они открыли одну дверь. Там было много голых мужчин и женщин. Они лежали на полу, на столах, на диванах. Обнимали и целовали друг друга. Манили его к себе, махая руками.
– Тут тоже не интересно. Пойдем дальше, будем искать нашу дверь, тянула за руку веселая девушка. Она была такая легкая, активная, от нее исходил, свет любви и радости. Максим открыл одну дверь и увидел там себя.
– Ну что ты там застрял, я жду тебя, пойдем дальше.
Максим увидел себя, как он пошел в школу, в первый класс с цветами. Мама вела его за ручку. Он был счастливый и гордый.
Вот он увидел себя, как он совсем маленький, несколько месяцев назад он родился. Мама подносит его к своей груди, она мило ему улыбается, от нее идет любовь и радость. Все взрослые вокруг его любят, сюсюкаются с ним, целуют его в пухлые щечки. Целуют его белые, маленькие ручки и ножки. Все его очень любят, он переносится с одних рук на другие, все его хотят обнять, поцеловать, потискать.
Вот он уже ползая по толстому, теплому паласу, схватившись за ткань дивана, встает на ножки, радуется глядя по сторонам. Хлопает по дивану ладошками, визжит от нахлынувшей радости.
– А это что? Это темнота. Но Максиму хорошо, тепло. Он слышит звуки музыки, громкий, веселый, разговор людей. Он как будто лежит в челноке. Мягком, удобном, теплом, волны омывают и укачивают его.
Вдруг он услышал звук металлических предметов, ударяющихся друг о друга. Какие-то металлические инструменты перебирают в металлической посуде. Он почувствовал интуитивный страх смерти.
– Меня хотят убить! Услышал он в своем малюсеньком мозге. Он начал метаться в темноте. Биться о мягкие, теплые стенки. Такой маленький, беззащитный, уязвимый. Он начал кричать и убегать. Он думал, что надо куда-то спрятаться, бился в истерике, прятался по углам. Он ощущал на себе весь ужас приближающейся смерти.
Максим проснулся от крика, от своего реального, истеричного крика. Еще совсем не освободившись от сна, он метался по постели, закручиваясь в одеяло и истерично орал. Почувствовав своим телом прохладную ткань одеяла, тихонько откинув ее с головы, он увидел, что он в своей постели, в своей квартире. Все же его еще долго трясло и колотило, он никак не мог успокоиться от ужаса неминуемой смерти.
Максим сел на кровать, снова острая боль, как раскаленным кинжалом, пронзила его голову. Он высыпал в руку горсть таблеток, запил водой и прилег. Он долго не мог оправиться от страшного сна, настолько было все реально. Он всматривался в привычные предметы своей комнаты, не веря своим глазам. Не веря, что его уже когда-то родила, не убила, мать, что он уже давно взрослый мужчина, а не зародыш в утробе матери.
– Все, хватит лежать, надо прогуляться, отвлечься. Он пошел в кафе, кушать совсем не хотелось, он немного перекусил, просто сидел отдыхал, смотрел на посетителей, в окно и думал.
Он вспомнил, что до этой концовки страшного сна ему снилась милая девушка. Как она взяла его за руку, они бегали по черно-белой улице бетонного города, открывая новые двери.
– Она сказала: А давай будем вместе открывать двери может нам где-то понравится. Наверно это была моя судьба. Почему я отпустил ее руку, почему не пошел с ней, в ней было много радости, нежности и любви.
– Потому, что я увидел себя. Я зашел в ту дверь, потому, что я увидел себя. Это понятно. Любой бы так поступил. Но сначала было все так хорошо, почему же потом все пошло в обратном направлении? Это не понятно. Интересно, означает ли что-то этот сон или просто очередная белиберда? Но настолько реальный, я не помню, чтобы мне снились такие сны. Он вернулся домой, ничего не хотелось, просто хотелось покоя, тишины, отдыха и сна.
– Я еда. Я кусок рыбы на металлическом, разделочном столе. Меня очистили от чешуи, отрезали голову, плавники, хвост, выпотрошили брюхо. Я уже просто кусок рыбы, готовый к приготовлению, можно жарить или варить. Мне не больно, мне не страшно, я знаю, что это мое предназначение. Я смотрю на соседний стол. Там в тарелке лежит салат, он такая же еда, как и я. Его уже едят. У него тоже нет ни страха, ни боли, не сожаления. Он горд, что его уже едят, а меня еще нет. Он горд, что его предпочли первым, а не меня.
– Здесь тоже своя иерархия. Овощи, например, или фрукты, их готовить не обязательно, помой и кушай, они выше по иерархии. А мы, рыба, мясо, низшие, потому, что нас надо еще готовить, мы как бы грязный продукт. Итак, я еда. Я лежу с такими же как я, мы лежим и каждый ждет своей очереди. Нет ни боли, ни страха, ни сожаления. Мы знаем, что нас создали для того, чтобы потом съесть.