Поспешно поднимая над шхуной защитный купол, она уже не видела лиц, но чувствовала прикосновения рук и слышала голоса.
– Держи силу и бей крепче! – Это Мара.
– Наших не возьмешь, да? – Это Райсул.
Длинная переливчатая трель – это Филин... ох, Лита забыла сказать, что илв с человеком силой не делится...
– Бери мою силу! – Это юнга... да кто его пустил, он же мальчишка еще!
– Возьми силу, дочка! – А это Отец... ох, зачем, он же старый...
– Мяв! – Да это Бертран трется об ногу!
Сила лилась в душу, в кровь, но не радовала, потому что была взята у друзей. И не было уверенности, что эта сила поможет выстоять.
«Пусть я умру, отбить бы атаку!»
Она решила не тратить силы на оборону. Удар, только удар!
И когда над «Мирандой» вновь возникло светлое пятно – ненавистная комната в ненавистном замке! – Лита направила всю силу в презрительно ухмыляющееся бледное лицо.
Ответный удар смел защитный купол, заставил шхуну содрогнуться и швырнул Литу на палубу.
Пятно смазалось и исчезло, словно его смыл дождь. А Лита почувствовала себя опустошенной, она не могла даже подняться. Глядя в небо, девушка с отчаянием поняла: бой проигран. Сапфир жива, она сможет вернуться и добить Литу. Все было напрасно...
* * *
Алмаз поспешно пододвинул кресло, Сапфир уселась и взвыла:
– Да что там за змеюка такая могучая?! Я еле осталась жива!
– Тем более ее надо добить, – вздохнул Алмаз. – Твой удар, повелительница ветров.
– Теперь пускай Двуцвет помогает, – злорадно подсказала таумекланка.
– Да-да, – кивнул Алмаз. – Твоя очередь, друг мой.
– Сейчас, – угрюмо отозвался Двуцвет. – Только проверю уровень силы.
Проверял долго, тщательно. Уровень, как назло, оказался отличным. Не сошлешься на слабость. Раскусят.
Маг сделал приветливое лицо, протянул к Сапфир ладонь – и представил себе миску с водой. Только бы не плеснуть лишнего!
– Возьми мою силу, – сказал Двуцвет сердечным тоном, – и убей эту девку.
* * *
Лита с закрытыми глазами лежала на палубе. Дождь хлестал ее, словно плетью, одежда промокла насквозь, но девушке это было безразлично.
Рядом застонал кто-то – кажется, боцман. Лита дернулась было помочь, но не смогла пошевелиться.
«Вот куда привела моя дорога! Прощайте, братцы-небоходы... Прощай, Анри!»
Последняя мысль обожгла так, что Лита вздрогнула.
Анри! Она клялась ему в любви – но не вспомнила о нем, идя на смерть!
Перед глазами встало родное лицо. Умные, веселые серые глаза. Курносый нос, делающий Анри похожим на мальчишку. Светлые волосы, которые она любила взъерошить. Смешно оттопыренные уши – и такой твердый, такой волевой подбородок.
Анри, который понимал Литу лучше, чем она сама понимала себя. Анри, который из ничего, из воздуха вынимал, словно фокусник, удивительные истории. Анри, который и не пытался побороть ее тягу к небесным странствиям – «летай, мое сердце!» Рядом с ним никогда не было ни страшно, ни тоскливо. Он умел делать мир прекрасным.
«Прощай, любимый. Я обещала стать твоей женой – и не сдержала слова. Всё, чего я хотела бы перед смертью, – коснуться твоей руки. Твоих тонких пальцев в чернильных пятнах... Прощай!»
* * *
В это мгновение в Фейхштаде, в своем особняке, проснулся Анри деу Родьер.
Спальня, и так-то неуютно огромная, стала безграничной. Исчезли стены. И оттуда, где вечером были эти стены, поползла черная жуть.
Рывком сел на постели. Сердце билось глухо, сильно, словно пытаясь вырваться наружу. Душа полыхнула тревогой: Лита в беде, с Литой плохо!
Рука привычно пошарила у изголовья, ища костыль. Не нашла, упала бессильно.
Что случилось? Ночь стала давящей. Почему-то в ушах стояли отзвуки грома и шум дождя, хотя вечером ничто не предвещало непогоды. Но сейчас и гром не гремел. Стояла страшная, давящая тишина. Стояла смерть, глядела в упор.
Не его смерть. Литы.
Стиснув зубы, Анри поднялся с кровати. Сделал шаг, другой. Куда он шел – сам не знал, но надо было куда-то идти, что-то делать...
Анри протянул руку во мрак и сказал громко:
– Возьми мою жизнь, всего меня возьми... только живи, пожалуйста, живи!
С ужасом и восторгом он ощутил, как его рука во мраке нашарила тонкие женские пальцы.
Это было последним, что почувствовал Анри деу Родьер. Мрак, заполнивший мир, обрушился на него, и сознание погасло.
6
Но в крови горячечной
Подымались мы.