Перебазирование начали через трое суток. Прямо на плацдарм. Перелетали туда парами, на малых высотах, по разным маршрутам. Вместе с летчиками отправлялись техники и механики. Они располагались в фюзеляжах истребителей, согнувшись, как говорится, в три погибели. Парашютов, конечно, не брали. Так что при неудачной встрече с противником или аварийном положении рассчитывать на спасение не приходилось. Но люди добровольно шли на этот риск, веря в летчика и безотказность машины.
Таким способом нам удалось перебазировать не менее одной трети технического состава. И каждый из переброшенных сразу же после посадки начинал готовить истребители к выполнению боевых заданий.
2-й гвардейский полк обосновался на полевом аэродроме у Смердыня, 482-й и 937-й полки - вблизи местечка Свастники. Оба аэродрома находились в зоне досягаемости артиллерийского огня противника. Но самолеты были рассредоточены и тщательно замаскированы. Это избавило нас от сколько-нибудь значительного урона. Лишь некоторые машины были повреждены осколками снарядов. Однако и их технический состав быстро возвратил в строй.
Продумывая решение на предстоящую операцию, я прежде всего уделил внимание анализу воздушных сил противника. Большую помощь оказали мне в этом начальник штаба полковник Н. З. Шевченко и начальник оперативного отделения майор М. И. Каховский. Они располагали самыми свежими данными о базировании, составе и возможностях вражеской авиации в полосе наступления 1-го Украинского фронта.
Мы знали, что враг использует для действий против нас краковский и енджеовский аэроузлы, а также некоторые тыловые аэродромы. На краковском аэроузле (Краков, Балице, Косцельники) могло базироваться до двухсот самолетов, на енджеовском (Енджеов, Нагловице, Дешно) - до ста двадцати пяти, на тыловых аэродромах (Ченстохов, Вольбуж, Томашув, Заган, Котбус) - до четырехсот. Итого - свыше семисот истребителей, бомбардировщиков и штурмовиков. Отсюда возникала вероятность массированных ударов по наземным войскам, а также серьезное сопротивление нашей бомбардировочной, штурмовой и истребительной авиации.
Основываясь на этих сведениях и предположениях, я решил распорядиться своими силами следующим образом: 482-й и 937-й полки будут штурмовать вражескую авиацию на аэродромах и прикрывать боевые порядки наших танкистов, а 2-му гвардейскому - действовать по вызовам с КП корпуса. При нанесении ударов по аэродромам противника группы поведут лично командиры полков. Воздушная разведка должна вестись подготовленными для этого экипажами и парами.
Почти все офицеры управления дивизии были направлены в части. Им вменялось в обязанность оказать практическую помощь командирам в планировании боевых действий, подготовке людей и техники. Во всех полках и подразделениях состоялись партийные и комсомольские собрания, на которых речь шла о долге коммунистов и комсомольцев личным примером увлекать беспартийных на выполнение поставленных задач. А тем временем многие беспартийные уже подали заявления о желании вступить в ряды Коммунистической партии и ленинского комсомола.
Только во 2-м гвардейском полку к началу наступления мы имели 146 членов партии. Командирам было на кого опереться.
Настало 12 января. Задолго до рассвета весь личный состав дивизии находился на своих местах. Командиры уточняли задачи, летчики заканчивали приготовления к вылетам, инженеры, техники и механики завершали подготовку самолетов. В штабе дивизии, в авиационных полках и тыловых подразделениях состоялись митинги. Под развернутыми боевыми знаменами личный состав давал клятву все отдать для победы над немецко-фашистскими захватчиками.
В 5 часов утра с линии фронта донеслись раскаты боя. В атаку пошли передовые батальоны стрелковых дивизий. Они вклинились в оборону противника на глубину первой, а в некоторых местах - и второй траншеи. Их действия позволили вскрыть огневую систему немцев. Дело теперь - за надежным подавлением ее.
Артиллерийская подготовка началась уже в светлое время. Около двух часов земля и воздух содрогались от мощной канонады. Западный ветер тянул на наш КП густой дым и запах гари.
Вслед за разрывами снарядов неотступно следовала пехота. Тронулись уже и танки. А мы бездействовали. Начавшаяся с вечера метель как будто утихла, но все же погода не благоприятствует полетам. Мешают сплошная и низкая облачность, ограниченная видимость. Выпускать самолеты в таких условиях неоправданный риск. Реальной пользы не будет.
Но вот командир 482-го полка майор Г. В. Диденко докладывает, что облачность над аэродромом несколько поднялась, в ней появились просветы. Просит разрешения на боевой вылет.
Диденко сравнительно недавно назначен командиром полка. Он горяч, порывист, не обрел еще в полной мере командирской мудрости. Его иной раз приходится сдерживать.
Сажусь на По-2 и сам вылетаю к нему. Одновременно со мной на другой наш аэродром вылетает подполковник Лобов. На КП дивизии остается за старшего начальник штаба полковник Шевченко.
В районе Свастников погода действительно улучшилась. Но не настолько, чтобы можно было поднимать в воздух всех.
- Кого выпустим? - спрашиваю Диденко.
- Сам поведу группу!
- Вы останетесь на земле.
- Тогда Ландика.
Капитан И. И. Ландик - опытный командир эскадрильи, храбрый и находчивый воздушный боец. Мне рассказывали, как он однажды, вылетев на разведку вражеского аэродрома, пристроился в хвост десятке "фокке-вульфов" и при заходе их на посадку почти в упор расстрелял одного.
- Быть по сему, - соглашаюсь я. - Ставьте задачу Ландику.
Через несколько минут четверка Ла-5 ушла на задание. Вскоре капитан Ландик доложил по радио, что наступление наземных войск развивается успешно и над ними патрулируют "яки" и "кобры". Значит, аэродромы других соединений не закрыты непогодой.
Звоню начальнику метеослужбы дивизии. Он сообщает о повсеместном улучшении метеоусловий.
Поднимаю в воздух еще несколько групп истребителей. А во второй половине дня уже почти все летчики дивизии втянулись в боевые действия.
Да, в 1945 году мы воевали уже несколько иначе, чем, скажем, в 1941 или 1942 годах. Тогда от летчиков требовали главным образом одного - как можно больше находиться в воздухе. Подчас не принимались во внимание ни сложность метеорологических условий, ни усталость, ни даже недостаток опыта. Это оправдывалось обстоятельствами: противник имел в то время значительное превосходство в авиации, и мы вынуждены были работать, что называется, на износ. Тяжелая обстановка на фронте не позволяла пунктуально выполнять законы летной службы.
Другое дело - в сорок пятом, когда мы полностью господствовали в воздухе. Тут уж требовался более осмотрительный подход к постановке летчикам боевых задач. Стали строже учитываться и метеоусловия, и индивидуальные особенности каждого воздушного бойца, в том числе, конечно, степень его выучки. Если даже опытный летчик имел значительный перерыв в полетах, ему не сразу давалось боевое задание, а предварительно планировались учебные полеты в тылу или поручалось патрулирование над своим аэродромом.
Молодежи разрешали летать на фронт только под руководством опытных командиров. В боевой строй ее вводили постепенно, без спешки.
Сказывались здесь и профессиональный рост самих авиационных командиров, возросшая их оперативно-тактическая грамотность. Большинство из них успело глубоко познать характер воздушного боя того времени. А это позволяло конкретнее руководить действиями подчиненных, противопоставлять тактике врага свою тактику, максимально использовать боевые возможности самолетов, состоящих на вооружении.
Но война - всегда война. Предусмотреть здесь решительно все почти невозможно. В динамике боев непременно возникают какие-то осложнения. Так было и в данном случае.
Хотя взаимодействие с танкистами мы продумали до мельчайших деталей, оно не раз оказывалось под угрозой. Введенные в прорыв танковые армии продвигались настолько быстро, что инженерно-строительные батальоны не успевали готовить для нас аэродромы. Не всегда справлялись со своими обязанностями и батальоны авиационного обслуживания.