– У тебя есть кто-нибудь?
Скупая мимика не предает меня, но я почти на рефлексах щурюсь.
Что?
Ты покорно принимаешь мое молчание. Тебя не смущает, ты не смущаешься:
– Я имею в виду кто-то, кто касается тебя. Просто так. Не спрашивая разрешения. Кто-то, кому ты даешься. Кому позволяешь себя раздевать? Греть?
Смотришь прямо в глаза, выглядишь спокойно, серьезно. Но непонятно.
По твоему голосу и виду я не могу разобрать.
– Ты хочешь меня? – Пора разгадывать головоломку. – В этом причина?
– Причина чего?
– Того, почему ты всегда приходишь и следишь за мной.
Сбиваю твой взгляд. Наконец-то.
На несколько секунд. Падает вниз к космическим лужам.
– Ты давно знаешь об этом?
– Очень давно.
Киваешь. Видимо, самому себе.
А потом взглядом по моим коленям, вверх по мятой ткани плаща, мажешь по шее и находишь зрачки даже в тени козырька кепки.
Иглы колются под солнечным сплетением, но я научен игнорировать.
– Я прихожу не следить. – Слегка голову склоняешь в сторону, словно слишком велика масса.
– Зачем же?
– Я прихожу, чтобы побыть с тобой наедине. – Где-то вдалеке шипит резина, как при резком торможении. Кто-то лихачит на полупустых дорогах. А я не могу унять иголки. Держу лицо, но разве это считается, когда… – Ты нравишься мне, – когда вот… так. – Ты безумно мне нравишься.
Опыт должен помогать. Должен делать сдержаннее:
– «Безумно» – отличное слово. Оно должно объяснять, почему ты преследуешь меня больше года?
– Подойти нелегко.
– Почему?
– Потому что я обычный. – Короткая пауза на твоих губах сразу нагревает воздух. – Таким не достаются эльфы. Это же не Дисней.
– Эльфы никому не достаются.
– Даже другим эльфам?
– Никому.
В кармане колода карт шуршит под пальцами. Перебирается. Успокаивает, словно четки.
– Иными словами, у тебя нет того, кому ты позволяешь себя раздевать?
Скупость мимики позволяет машинально приподнять брови.
Вот и дошли. Вот и ответы.
– У меня точно нет кого-то настолько похотливого.
– Несдержанная похоть – это когда одежду рвешь или не заботишься о том, чтобы ее снять. – У тебя поразительно простой тон. – Просто берешь и… трахаешь. А раздевать – это совсем не о сексе, это о доверии и отдаче.
– Значит, хочешь меня раздеть?
Что мне еще остается, кроме уточнений?
– Хочу, чтобы ты мне доверял и давался.
– И дальше что?
Что мне остается, кроме уточнений!
– А дальше будем стареть, само собой. Как положено.
Пытаюсь отвлечься на колючие проволоки гирлянд. И карликовые галактики на влажном асфальте.
– Ты долго придумывал все это?
Усмехаешься. И взгляд чуть вверх – к первому президенту. Чтобы помнить, что мы здесь не одни.
– Самое интересное, – плавно спускаешься ко мне обратно, – я не сказал ни слова из того, что придумывал для первого разговора с тобой.
– Какие там были варианты?
– Слепая надежда и фраза на случай, если ты строго по девушкам.
– И как она звучит?
– Очень глупо. «Ты не мог бы попробовать сделать для меня исключение?» – И поджимаешь губы, предотвращая улыбку. А глаза смеются. Над самим собой. И теперь вижу, что волнуются. – Еще я был готов предложить переодеваться в девчонку, когда мы будем наедине. Но это когда совсем отчаивался.
– И часто ты отчаивался?
– Всегда.
Я в галактическом болоте по щиколотки с тех самых пор, как ты начал сниться мне под сотнями лиц и полов, играя в прятки и придумывая мне испытания.
Я узнаю́ тебя в каждом сне. И, когда касаюсь плеча, догоняя, только тогда с тебя стекает краска, густой массой с лица, плеч и к ногам, стирает костюмированность, являет тебя самого. С немного крупным носом, глазами самой ожидаемой формы, волевой линией подбородка и антонимичными губами: слишком тонкой верхней, достаточно широкой нижней. С густотой черных волн и спрятанных бровей, широкими плечами, нелепой улыбкой и самым неприятным смехом из тех, которые мне доводилось слышать.
– У меня есть тот, кому я доверяю и даюсь.
Мой золотой парашют раскрывается вовремя. Но я все равно разбиваюсь о выражение твоего лица.
Ты смотришь, припечатывая. Дергаются брови, сводятся к переносице, а грудь набирает воздух медленно и показательно.
Это выглядит напряженно. Я не должен, но сжимаю руки в карманах, наблюдая. За тем, как ты выдыхаешь звучно, не сводя пристального взгляда.
– И ты уверен, что этот человек – твоя судьба? – Голос спокойный, как будто с выправкой военного. Но я вижу: в тебе тьма тонов и оттенков.
– Ты вроде не веришь в судьбу.
– Я сказал, мне неприятно думать, что мной манипулируют. Но, если нужно было бы выбрать кого-то одного, кому можно будет мной манипулировать, я б…