Но однажды и она была потрясена.
— Мама, — сказал ей жалобно Джефф, — разреши мне поиграть с маленьким мальчиком.
Миссис Ланкастер, которая что-то писала, подняла глаза улыбаясь:
— Какой маленький мальчик, мой дорогой?
— Я не знаю, как его зовут. Он был на чердаке, сидел и плакал. Но когда увидел меня, убежал. Может быть, он испугался (в голосе маленького Джеффа появился оттенок легкого презрения). Не как большой мальчик! И потом, когда я играл с кубиками у себя в комнате, увидел его около двери. Он смотрел, как я строю, и у него был грустный вид, как будто он хотел играть со мной. Тогда я ему сказал: «Давай строить мотор». Но он ничего не ответил, стоял с видом, как будто… как будто, он здесь увидел много-много шоколада, а мама сказала, чтобы к нему не притрагивался. (Джефф вздохнул, явно наводненный собственными воспоминаниями о кухне). Я спросил у Жана, кто это был, и сказал ему, что хотел бы играть с ним, но Жан мне ответил, что нет других маленьких мальчиков в доме и чтобы я прекратил рассказывать глупости. Мама, я не люблю Жана.
Миссис Ланкастер встала.
— Жан прав. Здесь нет другого маленького мальчика.
— Но я его видел, мама! Пожалуйста, разреши мне поиграть с ним! У него такой грустный вид, он такой одинокий и несчастный! Я хочу его утешить.
Миссис Ланкастер собиралась ответить, но ее отец покачал головой.
— Джефф, — сказал он очень мягко, — правда, этот маленький мальчик несчастен. Может быть, ты можешь что-нибудь сделать, чтобы ему помочь. Но ты должен сам придумать как. Ты сам. Это как головоломка. Понимаешь?
— Это потому, что я вот-вот стану большим, я должен придумать сам?
— Да, потому что ты становишься большим.
Малыш вышел, и миссис Ланкастер повернулась к отцу с негодованием.
— Отец, это абсурд. Потворствовать тому, чтобы он верил в суеверия слуг!
— Никто ему ничего не говорил, — тихо ответил старик. — Он видел то, что я слышу и что я, может быть, способен был увидеть, если бы был в его возрасте.
— Это смешно. Почему я ничего не вижу и не слышу?
М. Винборн улыбнулся дочери немного утомленно и ничего не ответил.
— Почему? — повторила она. — И почему ты сказал ему, что он мог бы помочь этому…этому..? Это бессмысленно!
Старик бросил на нее задумчивый взгляд.
— Правда? — сказал он. — Помнишь стихи:
Джеффри обладает этим — слепым пониманием, слышанием. Как все дети. Становясь взрослыми, мы теряем этот светоч, нас выбрасывает в реальность, иногда, старея, люди обретают слабую искру. Но в детстве он светит ярче всего. Вот почему я думаю, что Джеффри мог бы что-то сделать.
— Я не понимаю, — слабо прошептала миссис Ланкастер.
— Я тоже. Но этот… этот ребенок страдает и хочет быть избавленным. Как? Я этого не знаю. Но это так ужасно когда думаешь об этом… Он плачет, он рыдает и разбивает сердце… Ребенок.
Через месяц после этого разговора Джефф серьезно заболел. Западный ветер дул с большой силой, а Джефф не был никогда особо крепким. Врач, покачав головой, сказал, что речь идет о случае, крайне тревожном. Потом, отозвав М. Винборна в сторону, признался, что надежды нет.
— Ребенок не смог бы дожить до взрослых лет, — добавил он. — Его легкие серьезно поражены уже очень давно.
Дежуря около сына, мадам Ланкастер поверила в существование другого ребенка. Сначала всхлипывания были очень похожи на завывания ветра, потом мало-помалу они стали различаться и стали совсем ясными, узнаваемыми.
Наконец, она услышала их в тишине: всхлипывания ребенка, монотонные, безнадежные, душераздирающие.
Состояние Джеффа не переставало ухудшаться. В бреду он без конца говорил о маленьком мальчике. «Я хочу помочь ему уйти! — кричал он. — Я очень сильно хочу».
Потом бред уступил место чему-то вроде летаргии.
Джеффри лежал обессиленный, неподвижный, с трудом дыша, почти без сознания. Ничего не оставалось делать — только ждать.
Пришла ночь — тихая, спокойная и ясная, без малейшего ветерка. Вдруг ребенок шевельнулся, открыл глаза. Он посмотрел на открытую дверь, потом на мать. Он пытался что-то сказать, она нагнулась, чтобы уловить его слова.
— Согласен, я иду, — прошептал он, И снова откинулся назад.
В ужасе миссис Ланкастер побежала за своим отцом.
Где-то, совсем рядом, другой ребенок смеялся. Его радостный, успокоенный, торжествующий смех звенел в комнате.