Выбрать главу

В день бракосочетания Дворец дожей на площади Святого Марка заполнило блестящее общество. Вся Венеция толпой валила на праздник, и в присутствии самых блистательных дворян Италии Реджинальд граф Ди Венони был удостоен руки Марцелии, дочери дожа. Вечером во Дворце был дан бал. Но молодая чета, желая быть наедине, бежала от веселья и поспешила на гондоле к замку, уже приготовленному для их приема.

Была прелестная лунная ночь. Мягкие лучи звезд искрились на серебряной груди Адриатики, а легкие звуки музыки, еще более милые на расстоянии, доносились западным ветром. Тысячи разноцветных фонариков на освещенных площадях города отражались в волнах, а приятный напев гондольеров вторил тихому плеску весел. Сердца влюбленных были полны чувств, колдовской дух этого часа вошел всей своей прелестью в их души. Внезапно тяжелый стон вырвался из переполненного счастьем сердца Реджинальда. Он взглянул на Западное полушарие, и звезда, в этот миг ярко горевшая над горизонтом, напомнила ему ужасную сцену, свидетелем которой он стал в Рудштейнской башне. Глаза его заискрились безумным блеском, и если б поток слез не пришел ему на помощь, последствия могли бы быть роковыми. Но страстные ласки молодой невесты успокоили возбужденного юношу и вернули его душу в прежнее спокойное состояние.

Прошло несколько месяцев со дня их свадьбы, и сердце Реджинальда было счастливо. Он любил Марцелию, и был нежно любим. Поэтому ничего не требовалось для полноты их благополучия, кроме присутствия его матери-графини. Он написал письмо, умоляя ее приехать и жить у них в Венеции, но в ответ ему было сообщено ее духовником, что она тяжело больна и просит сына незамедлительно приехать. Получив это тревожное сообщение, они с Марцелией поспешили в замок Ди Венони.

Когда он вошел в покои матери, графиня была еще жива и встретила его страстным объятием. Но напряжение от неожиданного свидания с сыном было слишком велико для возбужденного духа матери, и она отошла в тот миг, когда сжимала его в своих руках.

С этого мгновения душа Реджинальда пришла в состояние самого тяжкого уныния. Он проводил мать до могилы, а когда вернулся после похорон домой, у него на лице заметили жуткую улыбку. Замок Ди Венони пробудил врожденную подавленность его духа, а вид разрушенной башни словно накладывал угрюмую печать на его чело. Он целыми днями бродил вне дома, а когда возвращался, его печальный вид тревожил жену. Она делала все, что было в ее силах, чтобы смягчить его тоску, но меланхолия не ослабевала.

Порой, когда у него начинался припадок, он в гневе отталкивал ее, но в мгновения нежности смотрел на нее как на прелестное видение исчезнувшего счастья.

Однажды вечером он прогуливался с ней по селу, его речь стала еще более унылой, чем обычно. Солнце медленно клонилось к закату, их путь обратно в замок лежал через кладбище, где покоился прах графини. Реджинальд сел вместе с Марцелией у могилы и, сорвав несколько цветов, воскликнул:

— Разве ты не желаешь присоединиться к моей матери, милая девочка? Она ушла в страну благости… в страну любви и солнца! Если мы счастливы в этом мире, каково же будет наше счастье в ином? Давай полетим, чтобы соединить наше блаженство с ее блаженством, и мера нашей радости будет полна.

Когда он произносил эти слова, его глаза пылали безумием, а рука, казалось, искала оружие. Встревоженная его видом Марцелия поспешила, взяв его за руку, увести с этого места.

Солнце меж тем садилось, и вечерние звезды появились во всем своем великолепии. Ярче других светила роковая западная планета, под которой родился Реджинальд. Он с ужасом наблюдал за ней и показал ее Марцелии:

— В ней длань небес! — возбужденно воскликнул он. — И счастье Венони спешит к закату.

В этот миг стала видна разрушенная Рудштейнская башня, над которой сияла полная луна.

— Вот место, — продолжил маньяк, — где должно быть совершено кровавое деяние, и я — тот, кто его содеет! Но не бойся, бедная девочка, — добавил он более мягким голосом, когда у нее из глаз брызнули слезы. — Твой Реджинальд не может причинить тебе вреда. Он может быть несчастен, но никогда не будет виновен!

С этими словами он вошел в замок и бросился на диван в неуемной душевной тоске.

Ночь подходила к концу, утро освещало холмы, но оно принесло Реджинальду душевное расстройство. День был неспокойный, в унисон растревоженным чувствам его духа. Он оставил Марцелию на рассвете и не сказал, когда вернется. Но в сумерках, когда она сидела у окна со свинцовым переплетом, играя на арфе любимую венецианскую канцонетту, двери распахнулись, и появился Реджинальд. Его глаза покраснели и были полны глубочайшего… смертельного безумия, а все тело как-то непривычно содрогалось.