Дом, в конце концов, подыскали, но неудобный, чем-то напоминающий вытянутый в высоту торт, изукрашенный кремом и марципанами. Служебных кабинетов на весь персонал не хватило, пришлось объясняться с Минкиным с глазу на глаз, напомнить, что без своей «берлоги», ему, Белкину, будет трудно выполнить задачи, возложенные на него начальником разведки Артуром Христиановичем Артузовым. Только после выяснения отношений Минкин выделил ему кабинет…
В середине сентября 1934 года Белкин вышел из таможни и неторопливо зашагал по улочке Старого города. Сделав сотню-другую шагов, он заметил, что в некотором отдалении, на противоположной стороне улицы, параллельным курсом тащится некий субъект в серой шляпе с атласной лентой и в тёмно-сером дешёвом костюме, купленном, конечно, не в «Английской лавке». «Неужели наружное наблюдение? – удивился Белкин. – К чему бы это? Для профилактики? Или провокацию готовят, как несколько лет назад в Буэнос-Айресе, когда захватили тамошний офис «Южамторга»? А «хвост» – парень молодой, начинающий, наверное, дальше агента первого класса ещё не продвинулся. Тянет лямку за пятьдесят песо в месяц и надеется на мне сделать карьеру»…
Резидент подошёл к лоточнику на углу улиц Саранди и Кастельяно, купил пакетик с земляными орешками. Переждав на перекрестке поток автомашин, пошёл дальше – в сторону площади Индепенденсия, размышляя о том, что напишет в центр о первых своих шагах в Монтевидео. Да, дела складываются не лучшим образом, и большей частью – не по его вине. Хорошо, что удалось сменить «крышу». Прежняя – заведующий канцелярией – не позволяла полноценно общаться с нужными людьми, особенно из дипломатического корпуса. Исполнение консульских обязанностей расширило его оперативные возможности, облегчило организацию конспиративных встреч, легендирование отлучек из полпредства.
По «совместительству» Белкин имел прикрытие корреспондента ТАСС, но без права на активную журналистскую работу, только с использованием местных публикаций. Поставленная перед ним задача была нелёгкой: организовать регулярное поступление надёжных паспортов из стран Латинской Америки для документации сотрудников и агентов ИНО НКВД.
Резидент рассчитывал, что ему поможет Нелин, оперработник, находившийся под «крышей» уругвайского отделения «Южамторга», акционерного общества, созданного в Аргентине в конце 1927 года для развития торговых отношений между СССР и Южной Америкой. Оказалось – пустой номер. Нелин не передал ему никаких заделов: ни наводок на перспективных людей, ни отработанных каналов связи с Буэнос-Айресом, который тоже входил в сферу разведывательного «обслуживания».
С характерной для тех лет бескомпромиссностью Белкин так отозвался о Нелине в письме № 1:
«Моя первая встреча и дальнейшее знакомство с ним убедили меня, что он – никудышный работник. Будучи целый год старшим земляком [секретарём парторганизации «Южамторга». – Н.Н.], сидя рядом с группой вредителей, он не смог выявить их моральной и политической физиономии. Это обошлось «Южамторгу» в копеечку. Его безделье непростительно, принимая во внимание его знание испанского языка, наличие родственников и связей по периоду прежнего пребывания в Аргентине (около 10 лет) и свободу передвижения из Уругвая в Аргентину, которую имеют южамторговцы. Когда я спросил его о причинах бездействия, он ответил: «Левин [один из руководителей «Южамторга». – Н.Н.] запретил заниматься нашими делами. «Домой» не писал потому, что уничтожил адреса и рецепты чернил для тайнописи». Наши поручения по Буэнос-Айресу он выполнял бестолково, предпочитая вызывать людей в Монтевидео. Как оперативник по «транспорту» он тоже никуда не годится. Стараюсь получить от него всё, что возможно, но месяца через два его надо отозвать, тем более что этого требует «землячество» [парторганизация. – Н.Н.].
Спокойное течение жизни, явное отсутствие революционной ситуации, торжество «демократических правил политической игры» – столь характерные черты Уругвая, что эту страну часто называли и называют «южноамериканской Швейцарией». Но умиротворённость Уругвая и законопослушность уругвайцев мало интересовали резидента. Впечатления его были противоречивыми и не всегда лестными для Уругвая. В личном письме Артузову он не мог удержаться от раздраженно-ироничной оценки: