2 песо (2 руб.) в день, что при мексиканской дороговизне сказочно».
Первые впечатления поэта от мексиканской столицы были не самыми лучшими: «Город же Мехико тяжёл, неприятен, грязен и безмерно скучен. Я попал не в сезон (сезон – зима), здесь полдня регулярно дождь, ночью холода и очень паршивый климат, т. к. это 2400 метров над уровнем моря, – поэтому ужасно трудно дышать и сердцебиения. Что уже совсем плохо».
К советскому поэту первым примчался за интервью корреспондент газеты «Эксельсиор». Маяковский пригласил его на плоскую крышу полпредства, где были расставлены шезлонги, на которых по вечерам иногда отдыхали сотрудники, наслаждаясь мягкой вечерней прохладой. Сохранился снимок, сделанный Элли Вольф. Она была своим человеком в семье полпреда, вот и воспользовалась удобным случаем, чтобы запечатлеть прославленного пролетарского поэта. Переводчиком был эмигрант Витас, то ли чех, то ли хорват, то ли латыш, владевший кроме русского испанским и английским языками. Витас был высокого роста, выше Маяковского, и когда они шли рядом по улице, то неизменно привлекали внимание невысоких в большинстве своём мексиканцев. Переводчик сопровождал Маяковского на некоторые встречи и по его просьбе делал вырезки из газет с интервью и статьями о нём[6]. Встреч было столько, что Витас по просьбе поэта заказал «в срочном порядке» визитные карточки с его именем – Vladimir Majakovsky.
Мексиканская пресса доброжелательно освещала пребывание поэта, который предпочитал говорить только о творчестве, избегая, по просьбе Пестковского, острых тем, особенно политических. То самое интервью, данное на крыше полпредства, было опубликовано в «Эксельсиор» 10 июля: «Маяковский предполагает написать книгу о Мексике. Он сказал, что уже приступил к работе. Он предупредил нас, что она будет лишена каких-либо политических тенденций, в ней будет говориться исключительно о традициях мексиканцев, и что он постарается выразить в своих стихах национальный дух нашего народа». В отношении «политических тенденций» поэт, конечно, схитрил: писать о Мексике, не упоминая о её опыте революционной борьбы, было невозможно. Но имена мексиканских коммунистов, с которыми встречался, и всё, что могло показаться «красной пропагандой», Маяковский в своём блокноте перед поездкой в США зачеркнул, чтобы «не возникло вопросов» при пограничном досмотре.
Пестковский по случаю приезда поэта организовал приём. Его живописно описал в мемуарах Диего Ривера: «В доме наших советских друзей, людей весьма уважаемых, собралась группа мексиканцев, среди которых были политические деятели, депутаты и сенаторы, писатели, бывшие бойцы, художники, инженеры, врачи, экономисты и несколько дам. Каждый из них был готов убить того, кто осмелился бы усомниться в его революционности… Начались тосты, речи, завязались споры – и вдруг возникла драка, в которой было невозможно понять, кто с кем и из-за чего дерётся. Советские товарищи, возмущённые таким странным способом заканчивать банкеты, призвали к спокойствию и предлагали дерущимся выйти на улицу и продолжить сражение там. Сначала оружием, кроме кулаков, служили бутылки, стаканы, стулья, но потом внезапно засверкала сталь револьверов. До сих пор Владимир только улыбался и жестами призывал к спокойствию. Но, увидев револьверы в руках мексиканцев, которые в таких случаях пользуются ими для удара дулом, а под конец стреляют, и как бы предвидя это, Маяковский голосом, перекрывшим шум, крикнул по-русски: «Слушайте!» Все прекратили драку и уставились на него, а он стал читать «Левый марш», и голос его звучал всё громче и звонче. Мексиканцы успокоились и, когда поэт закончил чтение, устроили ему бурную овацию: бросились к нему, чтобы обнять его, и стали обнимать друг друга. Так чудодейственный голос Маяковского и его поэзия восстановили мир. Достигнув этого, поэт вышел на улицу, и все последовали за ним».
Затушив конфликт, Маяковский вздохнул с облегчением. Если бы дело дошло до перестрелки, а то и кровопролития, замолчать случившееся в полпредстве стало бы невозможно. Враждебная пресса раздула бы инцидент до предела, появились бы невероятные версии в отношении планов и намерений «заезжего советского агитатора». Пришлось бы распрощаться с надеждой на поездку в Соединённые Штаты.
6
В 1930 г. Маяковский составил из этих вырезок альбом, который был показан на его выставке «20 лет работы».