Ещё раз проверил подсумок с пятипатронными магазинами для трёхлинейной винтовки Шумского – безотказного и самого массового в стрелковых частях русской армии оружия, навесил через плечо противогазную сумку с безоболочечными гранатами, потом навесил такую же, но с противогазом, заткнул за пояс сигнальную ракетницу. Запихнул в карман бушлата заготовленные ракеты. Передвинул на портупеи кобуру с 'Сичкарем' подальше на правое бедро, бебут напротив – поближе к пряжке. Пристегнул к винтовке длинный четырёхгранный штык. И покинул КНП с мыслью, что семьсот метров всё-таки далековато.
Обычно позиции враждующих сторон отстояли друг от друга метров на триста-четыреста. Здесь же, в долине предгорий Монберга вышло вот так. На этих рубежах был остановлен 7-й егерский вольногорский полк после месяца беспрерывного наступления. Здесь полк и закрепился в наскоро вырытых окопах. Вскоре его поменял 425-й стрелковый, когда всю дивизию решили вывести во второй эшелон для отдыха и пополнения. Двух недель не прошло, как обескровленный постоянными атаками 425-й был обратно сменён вольногорским полком. Хаконцы за время позиционного противостояния успели оборудовать только две линии траншей, сейчас сооружали третью. Было б у них месяца два в запасе, они как всегда наплодили бы штук шесть, а то и восемь запасных рубежей обороны.
Глядя на изготовившихся к атаке егерей, отчасти заворожено наблюдающих за работой артиллерии, отчасти сидящих на корточках и занятых каким-то ставшим вдруг неотложным делом – проверкой подсумков, снаряжением магазинов, заточкой бебута, или просто курящих, поручик сразу ощутил разлитую по траншее, словно некую осязаемую субстанцию, общую психическую энергию. Так всегда бывало перед атакой. Как будто включалась одна на всех программа поведения или, если угодно, брал верх некий коллективный рефлекс. И только сигнала к атаке не хватало, чтобы эта разлитая энергия воплотилась в тот толчок, который пошлёт тысячи людей на смерть вопреки естественному перед ней страху.
Эта мысль, в виде образов, проскочила в голове Масканина за какую-то секунду. И он припомнил тут же, как в первые месяцы войны картина была иной, страх смерти зачастую брал верх, кроме, разве что, у ветеранов и восемнадцати-двадцатилетних мальчишек, у которых по молодости лет страх смерти отсутствовал. Да и то не у всех. Насмотрелся он, и как поначалу воевали соседи – линейные стрелковые части. В первые месяцы атаковать противника при неподавленных пулемётах, да под минами и шрапнелью умели только гвардейцы, вольногоры и штурмгренадёры.
На лицах ожидающих сигнала егерей страха не было. Отрешённость – это да, самосозерцание – тоже, да что угодно. Естественно, страх они чувствовали, большинство из них, кроме совсем уж одуревших. Но загнан он был в глубокие закоулки души. И могло ли быть по-другому, когда чуть ни восемь из десяти воюют больше года, примерно половина с самого начала, а у некоторых это не первая война?
Наконец позади позиций в небо взвились красная и жёлтая сигнальные ракеты. Сигнал батальону к атаке.
Масканин выставил в зенит свою ракетницу, нажал спуск. С дымным хлопком вверх устремилась зелёная ракета. Её дребезжащий шелест едва угадывался на фоне канонады. Слева, одна за другой взвились ещё три зелёные ракеты, что означало – остальные роты начинают.
– Ну что, соколики, – совершенно буднично сказал Масканин, в ответ на устремлённые на него взгляды. – За мной. И рывком перемахнул через бруствер. Стараясь не отстать, за ним бросился сержант с закинутой за спину Р-200.
Молчаливо, с десятисекундной заминкой, егеря покидали траншею, вслед за унтерами-взводниками. Егерям не требовались возвышенные патриотические речи. Не нуждались они и в понуканиях и угрозах. Вишь, офицера пошли в атаку, за ними унтера. Айда, ребята, не давай им оторваться… Дело обыденное.
Со стрелковыми взводами, но с минутной задержкой, пошли и полуротные огневые группы, состоявшие из снайперов и расчётов станковых пулеметов и лёгких 82-мм миномётов. Их ближайшая задача была найти выгодные позиции на нейтральной полосе и поддержать огнём атакующие цепи.
Отсчитывая в уме пройденные метры, Масканин замедлился, достигнув окопов боевого охранения. Оглянулся. Рота шла за ним скорым шагом, экономя силы для стремительного броска в конце. Что ж, беречь силы – штука полезная, пока есть возможность надо пользоваться. Если конечно сейчас не начнут выползать из всех укрытий, не смотря на продолжающийся обстрел, хаконцы. А если у них остались ещё неразбитые пулеметы… Скоро это выяснится.
Полностью вычистить траншеи артподготовка не могла. Хаконцы, из тех кто всё ещё жив, даже при продолжавшемся огневом подавлении, обострившимся чутьём распознают начало атаки (а сейчас при переносе основного огня в глубь и сам бог велел) и бросятся на позиции. Плюя на падающие на голову смертельные гостинцы. Поручик знал это по собственному опыту. В подобной ситуации единственный выход – это попытаться сорвать вражескую атаку. Бросать же окопы первой линии, рассчитывая на успех во второй – верный конец. Во-первых, зря подставляться под шальные осколки во время драпанья, во-вторых, позволить противнику занять передние траншеи – себе дороже. Как правило, это всего лишь отсрочка погибели. Бесславной погибели. И даже если отобьёшь последующие атаки, всё равно потом возвращать брошенные позиции назад.
Маловато часа на артподготовку как не крути. Лучше два. Но все упирается в количество накопленных огнеприпасов. Двести метров.
Захлопали первые винтовочные выстрелы в хаконской траншее. Редкие пока и не особо опасные.
Ещё перед тем как перепрыгнуть бруствер, Масканин отстранился от эмоций и пребывал сейчас в состоянии 'растворения в пространстве'. Так он для себя называл это состояние, когда охватываешь целиком всю доступную тактическую обстановку, а заодно включается особый режим работы мозга, когда мысли и чувства обостряются до предела. Мельком подумал о БТРе. Устаревший ещё до его рождения Б20, с лёгкой сантиметровой броней, изношенным карбюраторным двигателем в триста лошадок, имел предел скорости шестьдесят км в час. И то по шоссе. Толку от него в бою почти не было. Но в атаке не помешал бы. Однако стоит сейчас, не имея и капельки горючки.
За поручиком двумя цепями шли три взвода первой полуроты. Позади старались не отставать расчёты тяжелого вооружения первой ПРОГ. Вторая полурота, ведомая Зимневым, наступала правее. Триста метров.
Выстрелы участились, появились первые потери. Несколько раненых, кто был в состоянии, начали отползать назад. В ответ вольногоры не стреляли. Напрасная трата патронов. Шли молча тем же скорым шагом.
В нескольких метрах впереди и слегка слева от Масканина о вросшую в землю каменюку щёлкнула винтовочная пуля. Видимо у хаконца прицел был плохо выставлен или спешил на нервах. А в лицо пахнул порыв ветра. Странно, почему-то мимоходом подумалось о ветре. Разгар осени и ветер в поле порой пробирал до костей, сейчас же никакого холода не ощущалось.
Неубранные полуразложившиеся трупы в хаконской и русской форме, оставшиеся после вражеских атак и контратак стрелков 425-го полка, когда они ещё не успели основательно закрепиться на нынешних позициях, Масканин замечал только глазами, но не сознанием. Главней сейчас был рельеф местности на нейтралке. Воронки, рытвины, обглоданные огнём мёртвые кусты, сожжённые и тронутые ржавчиной хаконские БТРы KF50 с порванными траками, распахнутыми дверями десантных отделений, с развороченными пулемётами, торчащими из покорёженных башен.
Позади вражеских позиций продолжали рваться снаряды и мины. Красивое, по-своему, зрелище. Четыреста метров.
ПРОГи остановились, занимая приглянувшиеся воронки или позиции под днищами мёртвых БТРов. Начали бить станковые пулемёты КПВО калибра 12,7-мм, за ними 9-ти миллиметровые ПВСы. Включились и снайперы с миномётчиками.
Огонь хаконцев стал плотней. Пули засвистели чаще. Боковым зрением Масканин заметил, как осел контуженый егерь, когда одновременно и звонко, и глухо по каске, надетой поверх вольногорской шапки, по касательной чиркнула трёхлинейная винтовочная пуля. Чёрт знает, немного другой угол и не спасла бы касочка. А могла и барабанная перепонка лопнуть, хотя нет, далековато. Это если при выстреле с нескольких метров от канала ствола пуля возле уха пройдет, не успев потерять сверхзвуковую скорость. Вот тогда хана ушам. А так, егерь всего лишь лёгкой контузией отделался. Убитых и раненых стало больше и все трудней было сохранять темп.