Излишняя напускная строгость Канцлера не обманула Энлиля, но и играть с огнём в лице опытного дяди-политика он не собирался. Энлиль не стал делиться с ним своими наблюдениями. Тем более что из кабинета чиновника он действительно ничего не брал. Ничего не снимал или фотографировал, не делал копий документов или файлов, а всего лишь запомнил некоторые детали, да просмотрел три-четыре минуты записей с камер наблюдения до тех пор, как его и Энки без лишней деликатности удалили из здания под конвоем. Именно запомнившиеся отрывки последних минут жизни чиновника не давали молодому командиру забыть этот случай. На этой записи политик монотонно разбирал документы, после чего неожиданно и как-то механически встал из-за стола, медленно вышел на середину комнаты, и там, простояв, не двигаясь, секунд тридцать, повалился на пол. Больше он не двигался. В такой позе они его и обнаружили. Также было отчётливо видно, как за эти полминуты кардинально менялось выражение лица умершего. Нет, оно не исходило судорогами, напротив, оставалось спокойным, даже безмятежным, но вот глаза политика, казалось, существовали отдельно от своего хозяина. Они кровоточили в уголках и расширились до предела, рискуя выкатиться из глазниц. Кровь тонкими струйками текла также из ушных раковин и носа, свидетельствуя о резком повышении давления. В этом случае медики не найдут причин усомниться в своем диагнозе и он, при таких симптомах, практически всегда окажется верным. Но как тогда объяснить то, что отражалось в глазах сановника? Энлиль был готов поспорить, что в них он распознал ужас и страх, вызванные не только внезапным ухудшением здоровья, и ещё кое-что: приблизив изображение зрачков, он заметил в них неясный силуэт или то, что можно принять за такой. Складывалось впечатление, что политик стоял лицом к лицу с кем-то, кого по непонятным причинам не смогла увидеть охранная система. И этот кто-то помог ему умереть.
— Им необходимо, чтобы это был несчастный случай? — не удержавшись, спросил Энлиль и тут же отметил, как недовольно взметнулись белые брови Канцлера.
— Клянусь, — поспешил заверить его он, — спрашиваю первый и последний раз.
Канцлер так и не ответил тогда ему, взяв с племянника слово, что тот не вспомнит о случившемся и не будет ничего ворошить. Энлиль, пообещав не вмешиваться, забыл распространить своё обещание на Энки, поделился предположениями с другом, но дальше разговора всё так и не пошло. Из-за вмешательства Канцлера им пришлось отказать дочери политика в поиске убийцы, который наверняка был как-то причастен и к необычному ранению их друга, так похожего на тот случай.
Канцлер!
Энлиль чувствовал закипающую злость по отношению к старому интригану. Он не дал ему возможности докопаться до правды раньше, и теперь его лучший друг умирал от всё того же изощрённого способа, что лишил жизни известного политика.
Злость начинала искать выход, но он уже знал, где сможет дать волю чувствам. Оба друга, не замечая пестрящих красок рассвета, направились к окутанному золотом сенату.
Глава 4
Приглушённый свет, словно вспышка, ослепил Дильмуна, когда тот попытался приоткрыть налившиеся веки. Он поспешно заслонил глаза ладонью, давая им привыкнуть. Парализующее действие наркотика ещё ощущалось в его теле, и Хранитель не мог с уверенность сказать, сколько времени провёл в забвении. Каждое движение давалось с трудом, отзывалось болью в затылке и сердце. Он лишь слегка поменял позу и застыл, не шевелясь, сохраняя последние остатки силы. Так он лежал, уставившись в потолок, пока его глаза не адаптировались к полумраку, а шум в голове не затаился глубоко внутри.
Тогда он решился осмотреться. Медленно ощупывая каждый метр взглядом, он быстро понял, что находится в каком-то старом просторном складском помещении. Дышалось ему легко. Но это не говорило о том, что он все ещё находился на родной планете. С таким же успехом его могли привезти на любой комплекс любой из двадцати освоенных планет и спутников, или вовсе вывезти за пределы системы.
Дильмун попытался приподняться на локтях и только сейчас заметил оковы на левой руке. Он легонько потянул примитивную цепь и тут же металл отыграл звуком, ударяясь о стену и пол. Звенящее эхо будоражило сжатую тишину несколько секунд, прежде чем сталь утихла. Дильмун решил пока оставить цепь на потом. Меньше всего ему сейчас хотелось привлекать внимание своих похитителей.