Но вот пошли слухи, что великий князь начал всерьез волочиться за пятнадцатилетней девчонкой Варькой[29]Хмельницкой. Прехорошенькая гимназистка 4-го класса Варя Хмельницкая, ее мать и старшая сестра, тоже красивая девушка, жили в скромной маленькой квартире на окраине города. Обе барышни во время каникул приходили танцевать в военное собрание, где за ними ухаживали приезжавшие из Оренбургского корпуса кадеты.
Вскоре вся семья перебралась в купленный за 30 тысяч «свой» дом, и великий князь почти не выходил оттуда.
Летом 1905 года, едва только его законная жена Надежда Александровна уехала в Петербург, где у ее свекрови, великой княгини Александры Иосифовны, гостили на каникулах дети великого князя, Николай Константинович велел подать тройку, посадил в коляску своего швейцара, заехал за Варечкой Хмельницкой и поскакал в русский Никольский поселок[30] в 12 верстах от Ташкента.
Здесь нашли попа, хорошо ему заплатили и пошли в местную церковь венчаться. Швейцар исполнял обязанности шафера.
Скандал получился колоссальный. Генерал-губернатор рвал и метал; в Петербург полетел рапорт.
И все кончилось печальным эпилогом: великого князя сослали снова, на этот раз в Крым, в Евпаторию[31], а мамашу Хмельницкую со вновь обвенчанной «великой княгиней» – в Одессу на поселение[32]. Попа расстригли, швейцара-шафера выгнали из дворца. Старшую сестру не тронули. Она вскоре вышла замуж и пользовалась таким успехом, что из-за нее сначала подрались, а потом стрелялись на дуэли двое влюбленных – инженер-путеец Горецкий с помощником прокурора Окружного суда Блоком. Муж благоразумно остался в стороне.
Моя служба офицера Генерального штаба
В конце ноября 1905 года командующий войсками Тевяшев начал объезд войск, занимавших гарнизоны в Маргелане (Скобелеве)[33], Андижане, Самарканде и т. д., чтобы убедиться, что революционная зараза не проникла во вверенные ему части Туркестанского военного округа.
В поездках этих его сопровождали обыкновенно все тот же пресловутый начальник штаба Евреинов, личный адъютант подъесаул Есипов и два офицера Генерального штаба в качестве свиты.
После одной из таких инспекторских поездок я был вынужден оставить Туркестанский округ и перевестись в Вильно. Вот как это произошло.
Экстренный поезд командующего войсками: его вагон, вагон начальника штаба и сопровождавших офицеров и салон-вагон – неторопливо тащился из Ташкента в Маргелан.
Был вечер. Мы пообедали, и в моем купе – я, капитан Генерального штаба граф Соллогуб и подъесаул Есипов – сидели полураздетые, в нижнем белье, и дулись в макао[34].
Вдруг отворяется дверь, показывается голова евреиновского денщика, и, не входя, он обращается ко мне:
– Ваше высокоблагородие, так что вас требует начальник штаба.
– Хорошо, сейчас.
А тут, как назло, пришла кому-то из нас хорошая талия[35], и нужно было тянуть до битой карты или сниматься.
Банкомет решил тянуть.
Через пять минут снова показывается солдат.
– Так что, ваше высокоблагородие…
– Хорошо, скажи сейчас.
Не проходит и двух минут, дверь купе настежь распахивается, и появляется сам Евреинов, трясясь от злости.
– Капитан Дрейер, покорнейше прошу вас пожаловать ко мне.
Мы вскочили, бросили карты, посыпались деньги… Я быстро оделся и пошел в салон-вагон.
На Евреинове не было лица. Приседая и гримасничая, он, как кошка, начал подкрадываться ко мне и забормотал всякий вздор:
– Вы что же думаете, что я девка? Хотите меня соблазнить вашими розовыми подштанниками…
Ничего не понимая, я быстро и решительно направился к нему.
Евреинов вдруг испугался, повернулся и побежал, прикрываясь большим столом, на котором лежала развернутая карта. Ему, вероятно, показалось, что его хотят бить.
– Что вы, что вы, с ума сошли? Хотите дать мне по морде? Смотрите, сошлют в Сибирь! А меня выгонят со службы.
Я совершенно растерялся, не понимая, что происходит с этим утратившим всякое достоинство человеком и почему он так перепугался. Мне и в голову не приходило учинять над ним насилие, ибо ничего оскорбительного по моему адресу он, в сущности, не сказал.
Поняв по моей спокойной позе, что произошло недоразумение, Евреинов оправился, залебезил, ласковым голосом велел что-то записать к будущему приказу по округу и даже… стыдно вспомнить… пообещал мне хорошие наградные к Рождеству.
Даже не верится, что могли в старой России на высоких постах подобные люди.
Возвратившись из этой «веселой» поездки в Ташкент, я вскоре подал рапорт о переводе меня в Виленский военный округ, и, разумеется, препятствий к тому не оказалось.
31
Николая Константиновича сослали в Тверь, потом перевели в Балаклаву, потом в Ставрополь. Там он примирился с женой Надеждой Александровной, и благодаря заступничеству его сестры Ольги Константиновны, греческой королевы, бывшей в большой дружбе с царской семьей, через несколько лет великий князь смог вернуться в любимый Ташкент.