Обсуждая с сослуживцами поведение Евреинова, мы наконец поняли, почему он впал в такую панику в поезде командующего войсками. Вспомнили печальный инцидент, произошедший летом 1902 года в Красном Селе, во время маневров 1-й гвардейской кавалерийской дивизии.
Начальником штаба этой дивизии был полковник Дружинин; и к этому же штабу был прикомандирован только что окончивший академию штабс-капитан Троцкий, племянник бывшего командующего Виленским округом генерала Троцкого.
Блестящий офицер Генерального штаба, богатый, но физически мало представительный, Дружинин высокомерно держал себя с подчиненными и любовью среди гвардейцев не пользовался.
Троцкий, молодой красивый парень, веселый, отлично окончивший академию, будучи сам гвардейцем, чувствовал себя как рыба в воде среди конногвардейской молодежи. После одного дивизионного маневра, когда офицеры пришли в собрание на его разбор, за которым обыкновенно следовал обед с хорошей выпивкой, у полковника Дружинина и Троцкого началась какая-то пикировка. Во время разбора, когда очередь делать доклад дошла до Дружинина, Троцкий позволил себе негромко, но довольно язвительно с мнением начальства не согласиться.
Дружинин вспылил, обозвал Троцкого невеждой и даже, кажется, чем-то в него швырнул. Как тигр кинулся атлет Троцкий на щуплого Дружинина, ударом кулака свалил его на пол и, придя в дикую ярость, стал нещадно топтать ногами.
Все так быстро произошло, что никто не успел вовремя вмешаться.
В результате этой скверной истории Дружинин бы отчислен из Генерального штаба и уволен со службы, а Троцкого разжаловали в солдаты. Во время Японской войны он в звании рядового отличился, получил Георгиевский крест и высочайшей волей снова был произведен в прежний чин, однако без перевода в Генеральный штаб.
В самый день Нового, 1906 года я сел в поезд и навсегда распрощался с моей дорогой родиной, милым Туркестанским краем, имея четырехмесячный отпуск и собранную от продажи всего моего имущества 1000 рублей.
Первая заграничная поездка
Покинув Ташкент, я смог, наконец, осуществить давнишнюю мечту – поехать за границу. Загипнотизированный сперва рассказами Стифеля, позже – моих друзей-бельгийцев, я рисовал себе картину, как буду наслаждаться чудесами Парижа, играть в рулетку в Монте-Карло, любоваться красивыми барышнями в Вене.
Повидав предварительно в Петербурге моего дядюшку Николая, заглянув в одну-другую «тихую обитель», облачившись в штатскую пару, с 800 рублями в кармане я смело пустился в путь.
Первый этап – Берлин, где за 218 марок был куплен билет 2-го класса – «рундрайзе»[36] по маршруту Брюссель – Париж— Ницца – Монте-Карло – Генуя – Милан – Вена – Берлин.
Берлин в ту далекую эпоху, до разгрома немцев в Первую мировую войну, поражал своим блеском, чистотой улиц, великолепными магазинами, переполненными кафе и бирхаузами[37] с толстыми красивыми кельнершами и шикарными офицерами на Унтер-ден-Линден, с моноклями в глазу, ни на кого не смотревшими и не уступавшими никому дорогу.
Богатство, довольство, уверенность в превосходстве над всем миром этой Deutschland fiber alles[38] так и било в глаза. Немцы веселились вовсю, по веерам трудно найти было место в театрах, кафешантанах и даже пивных.
Мое пребывание в феврале в Берлине случайно совпало со свадьбой кронпринца.
Процессия проходила по Унтер-ден-Линден. Это было блестящее зрелище, в котором принимал участие сам кайзер Вильгельм, ехавший верхом с жезлом в руке, все немецкие принцы, иностранные дипломаты, военные атташе, за ними эскадроны гвардейской кавалерии и шефские полки пехоты. Тротуары были запружены сотнями тысяч немцев и немок, надрывавшихся от восторга.
Пробыв около недели в Берлине, отдав должное Винтергартену[39], где в то время показывала себя бывшая любовница короля бельгийского Леопольда – Клео де Мерод, в голом виде, обмазанная золотой краской, я, обкурившись дешевыми сигарами, утром сел в поезд и в 10 часов вечера очутился в Брюсселе.
Если мой ташкентский друг Стифель приходил в экстаз при воспоминаниях о Париже, то мои приятели-брюссельцы находили, что нет лучшего города в мире, чем Брюссель.
Не теряя времени, сняв комнату в маленьком отеле возле вокзала, я вышел и сразу оказался на знаменитом бульваре Анспах, на террасе кафе отеля «Метрополь» и потребовал «гез ламбик», о котором был наслышан. Гарсон посмотрел на меня с сожалением, пожал плечами, принес большой стакан, насыпал в него сахара и налил какое-то пойло. Все это зашипело, пена полилась через край, я начал ее глотать, но после второго глотка решил остановиться. Пусть пьет этот «ламбик» кто хочет, но не я. Позже мне объяснили, что это напиток студентов и нищей богемы, и подают его в маленьких дешевых пивных, а не в больших элегантных кафе.