Пока мы переправлялись через реку, все пассажиры парома молча вышли из автомобилей, чтобы поглазеть на жирафов. Я и сам ненадолго потерял дар речи, увидев это: большие жирафьи головы, высунувшиеся из окошек, их отражения в спокойной воде. Чарующая картина. Моя юная бунтарская натура тут же стала гасить теплое чувство, проснувшееся внутри, но этот чудесный миг запомнился мне на всю жизнь.
Мы пересекали реку Делавэр с жирафами на борту до того плавно, точно на лодке и не работал никакой двигатель. Причем спокойнее всех держались сами жирафы. Уж не знаю, в чем причина: то ли течение реки было до того неспешным, что они даже его не замечали, то ли привыкли уже к своему пульману, но вид у зверей был мирный, без капли тревоги.
Я огляделся, выискивая взглядом Рыжика в надежде, что она решит запечатлеть эти кадры, но на пароме зеленого «паккарда» не оказалось. Я резко развернулся и обвел взглядом береговую линию. И правда: он стоял у погрузочной площадки, а рядом с ним — репортер и Рыжик, вот только теплое чувство, вспыхнувшее во мне при виде девушки, через мгновение сменилось горячей яростью, и вот почему.
Репортер кивнул на машину.
Рыжик вскинула руки.
Он опять схватил ее за запястье.
Она вырвалась.
Он уселся в машину, хлопнул дверцей, завел мотор в ожидании, когда же Рыжик сядет к нему.
Но она не торопилась. А вместо этого повернулась и посмотрела на жирафов.
Пока паром уносил нас все дальше и дальше, я не сводил с нее глаз. На ее лице читались чувства, постичь которых я не мог, и все же старался запе-чатлеть их в памяти, пока она не исчезла из виду. Тогда я был уверен, что это наша последняя встреча… И все всматривался вдаль, даже когда из виду пропали и зеленая машина, и пламя рыжих волос.
Как только паром остановился у дальнего берега, все тут же поспешили к жирафам и их вагончику, точно Старик был королем Сиама, обладателем несметных сокровищ, на которые можно было полюбоваться. Даже когда жирафьи головы исчезли вдали, все по-прежнему стояли не шелохнувшись. Очарованные длинношеими красавцами и коротким путешествием по безмятежным речным водам, пассажиры не в силах были сдвинуться с места, не давая мне пройти. Я уже начал думать, что никогда не ступлю на берег. Мы с мотоциклом змейкой обогнули их всех, и я ударил по газам, боясь, что не догоню жирафов, но вскоре впереди показались их головы — высоко поднятые, гордые, мгновенно приковывающие к себе внимание, — и я сбавил скорость.
Через некоторое время мы пересекли границу следующего штата — в этих местах они сменяли друг друга так часто, как округи в Техасе.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МЭРИЛЕНД — прочел я на табличке. Тягач поехал еще медленнее: дорога змеилась, кроме нас по ней ехали тракторы, пикапы и даже тележки, запряженные лошадьми. А потом фургон резко свернул и исчез из виду.
Вслед за этим раздался визг тормозов… затем грохот, от которого у меня аж дух перехватило, и леденящий душу вой. По спине пополз холодок, и все же я заглянул за поворот, а в следующий миг кинулся в канаву, чтобы спрятаться в высокой траве. Оказалось, что фургон остановился посреди дороги, а у правого крыла, у самой обочины, лежит что-то крупное. Сперва я подумал, что Эрл сбил пешехода. Но присмотрелся и разглядел облезлого пса, огромного, словно пони. На окровавленной облезлой шерсти лежали вывороченные внутренности.
Старик велел Эрлу сидеть на месте, а сам взял из кабины ружье и вышел на улицу. Он присел на корточки рядом с умирающим псом, положив оружие на колени. Собака уже сотрясалась в предсмертной агонии. Но одышка и судороги все не стихали, и тогда Старик поднялся и вскинул ружье. Не успел он нажать на курок, как животное в последний раз дернулось и вздохнуло, а потом замерло. Старик в нерешительности опустил ружье. Потом, снова присев на корточки, положил ладонь на шкуру мертвой собаки и оставил ее там, будто священник, дающий благословение.
Пока я наблюдал за этой картиной, в памяти пронеслись события из детства: мы с отцом едем по техасской дороге на пикапе, врезаемся во что-то желтое, и оно тут же отлетает в кусты. Папа выскакивает из кабины, видит вмятину на крыле, шумно ругается, а я беру ружье, и тут ругательства летят уже в мою сторону: «Черт возьми, сынок, ты что удумал? Если б это был койот, мы б его застрелили: койот есть койот. А если это просто шавка бродячая, нечего и пули тратить. Не будь слюнтяем, ты ж уже не малыш! Это же просто животные!»
Старик же тем временем распрямился, взял собаку за заднюю лапу и стащил труп с дороги. Жирафы наблюдали за этим в окошки. Он встал на подножку, погладил их обоих по шеям — ветер снова донес до меня обрывки жирафьего наречия, — а потом забрался в кабину, и вагончик поехал дальше и вскоре исчез за очередным поворотом. Я поскорее проехал мимо неподвижного тела, решив поразмыслить об этой сцене позже.
У следующего поворота меня ждали беды посерьезнее. Стрелка на датчике топлива колебалась на пугающе низкой отметке, а у меня в кармане не было ни доллара, ни даже десяти центов.
Но я продолжил путь. А что мне было еще делать?
Уже на закате, когда мотоцикл был на последнем издыхании, мы приблизились к городу Коновинго, который запомнился мне не только забавным названием. Справа от нас вытянулись линией деревья, а слева змеилась быстрая река, в которую и упиралась дорога.
Рядом с рекой стояли две таблички: ОДНОСТОРОННЕЕ ДВИЖЕНИЕ, — значилось на одной; низководный мост, — уточнялось на следующей.
Я не верил своим глазам. Неужели жирафов и впрямь повезут чуть ли не вброд?
Но в следующий миг этот вопрос потерял для меня всякий смысл, потому что мотоцикл захрипел, запыхтел и остановился.
Вновь и вновь выжимая сцепление, я запрыгал на сиденье, дергая за руль, точно моя возня могла подбавить топлива в бак. Вопреки здравому смыслу я пробовал снова и снова, пока окончательно не выбился из сил.
Тяжело дыша, я поглядел вслед вагончику с жирафами, который с каждым мгновением отдалялся, и с болью в сердце подумал о том, что с калифорнийскими планами, кажется, придется проститься. «Все кончено», — сказал я себе и поймал себя на мысли, что душу продал бы, лишь бы это было не так. Учитывая, что я не слишком-то близко был знаком с собственной душой, мысль была неожиданная. А потом, подгоняемый тем же яростным порывом — «сделай или умри!», какой охватил меня на причале, я побежал, рассудив, что уж лучше умру, изнуренный бегом, чем буду спокойно стоять и смотреть, как тает слабый проблеск моей надежды.
Но тут я заметил, что тягач, еще не пересекший реку, сбавил скорость до минимальной — как тут не задуматься, а вдруг я и впрямь подкупил провидение своей дурной воровской душонкой? Особенно если учесть, что через мгновение вагончик исчез за деревьями, у которых стояла табличка:
АВТОКЕМПИНГ & ДОМИКИ
ЗДЕСЬ
Я тут же кинулся обратно за мотоциклом и покатил заглохшего «коня» к табличке. Сердце так бешено стучало в груди, что дыхание перехватывало.
Когда я добрался до ворот кемпинга, тягач уже стоял у административного здания, где по совместительству располагалось кафе с прилавком, за которым могли разместиться восемь человек. Судя по тому, что все стулья были заняты, здесь подавали и ужин тоже.
Я поспешил спрятаться от чужих глаз, и тут из здания вышел управляющий вместе со Стариком. Управляющий показал гостям направление, вагончик с жирафами подъехал к самому дальнему в ряду домиков — таких маленьких, что непонятно было, как в них даже кровать умещается, — и припарковался под раскидистым платаном. Я тайком подкатил мотоцикл поближе и притаился за валуном. Старик тем временем приподнял крышу вагона; жирафы высунули крупные морды и начали с аппетитом обгладывать ветки платана.
Но посреди пира оба зверя повернулись в мою сторону и стали поводить носами — будто почувствовали запах моей цветущей юности. Я пригнулся, а когда, чуть погодя, осмелился выглянуть, увидел ту же картину. Нос Красавицы прямо-таки ходуном ходил, точно она хотела распробовать этот самый запах получше, понять, чем это пахнет. Жутко испугавшись, что они меня выдадут, я опять нырнул за валун и сидел там, съежившись, пока не услышал, как распахнулись боковые дверцы, и Старик приказал Эрлу напоить жирафов.