— Вставать, вставать, любезные! Полно вамъ дрыхнуть! Два часа уже… За работу пора! раздавался хозяйскій голосъ изъ-за перегородки — и Арина проснулась.
Мужики и бабы медленно поднимались съ пола и скамеекъ и почесывались. Вскочила и Арина съ лавки и стала протирать глаза. Хозяинъ вышелъ изъ-за перегородки и заходилъ по избѣ, стуча новыми сапогами и набивая себѣ трубку. Акулина распахнула дверь на дворъ — и въ избу ворвалась струя свѣжаго, весенняго солнечнаго воздуха. Акулина первая поплелась на работу, за ней стали выходить и другія женщины, и мужики. Ардальонъ Сергѣевъ говорилъ:
— А стряпка пусть въ избѣ останется. Ужотка надо будетъ самоваръ ставить, а теперь пусть-ка возьметъ мои двѣ рубахи, что вчера вымыла, да хорошенько на скалкѣ валькомъ ихъ прокатаетъ. Ариша! Слышишь?
— Слышу, хозяинъ, отвѣчала Арина, слегка потягиваясь.
VIII
По уходъ рабочихъ на огородъ, Ардальонъ Сергѣевъ и самъ отправился присмотрѣть за ними. Потолкавшись около парниковъ. въ которыхъ уже росли овощи, отдавъ приказъ, дабы зажечь приготовленный для новыхъ парниковъ и уже остывшій конскій навозъ, путемъ прибавленія къ нему нѣсколькихъ карчагъ кипятку, онъ снова вернулся въ избу. Арина, стоя около стола, катала валькомъ на скалкѣ его рубахи, поминутно поплевывая на правую руку, дабы изъ нея не выскользалъ валекъ. Она разгорячилась отъ работы, на здоровомъ ея хоть и съ узенькими глазами и съ сильно вздернутымъ носомъ, но все-таки миловидномъ молодомъ лицѣ игралъ яркій румянецъ. Ардальонъ Оергѣевъ остановился предъ ней нѣсколько въ отдаленіи и сталъ смотрѣть на нее, слегка улыбаясь. Арина, видя его взглядъ, направленный на нее въ упоръ, сначала потупилась, а потомъ отвернулась. Ардальонъ Сергѣевъ замѣтилъ это и сказалъ:
— А ты чего мурло-то отъ меня воротишь, писаная? Вѣдь не съѣмъ.
Арина промолчала.
— Коли хозяинъ къ тебѣ ласковъ и улыбки на тебя строитъ, и ты должна къ нему улыбки… продолжалъ Ардальонъ Сергѣевъ. — А еще денегъ впередъ просишь! Ласковое телятко двѣ матки. сосетъ. Эту пословицу, кажется, должна знать.
— Да я не ворочу мурла, а вы такъ ужъ очень пронзительно смотрите… тихо отвѣчала Арина.
— Пронзительно! Коли пронзительно смотрю, значитъ есть у меня къ тебѣ уваженіе. Брось-ка катать. Успѣешь еще… Да ставь самоваръ. Чаю мы съ тобой пока до рабочихъ-то напьемся. Тѣмъ еще не скоро пить по положенію, а у меня инда въ глоткѣ пересохло — до того пить хочется. Пересолила ты щи-то, что-ли.
— Кажется, я въ мѣру солила.
— Въ мѣру! Влюбившись въ кого, что-ли, что сильно солишь?
— Ну, вотъ… Въ кого-жъ мнѣ влюбившись быть? Намъ не до любви.
Арина слегка хихикнула.
— Ну, то-то… сказалъ хозяинъ и прибавилъ:- А то вѣдь иныя нарочно сильно солятъ, потому солью, коли ежели съ лукавыми словами, можно приворожить. Смотри, не приворожи хозяина.
— Ну, вотъ… чтой-то вы говорите, Ардальонъ Сергѣичъ!..
— Я дѣло говорю. Смотри у меня! Ну, ставь, ставь самоваръ-то!
Арина принялась наливать ведерный самоваръ водой, навалила въ трубу его углей и заженныхъ лучинъ, загремѣла трубой. Ардальонъ Сергѣевъ сидѣлъ на лавкѣ близъ Арины, косился на нее и покуривалъ трубку. Арина, очевидно, ему нравилась. Наконецъ онъ не выдержалъ, и когда та раздувала уголья въ самоварѣ, потянулся къ ней и тронулъ ее рукой. Арина стояла къ нему спиной, прикосновеніе его руки къ ней было неожиданно, а потому она взвизгнула и уронила желѣзную трубу. Хозяинъ засмѣялся.
— Ну, чего визжишь, какъ поросенокъ! Вѣдь не шпарятъ тебя. Иди сюда, я тебя поглажу, пробормоталъ онъ.
— Да что это вы, Ардальонъ Сергѣичъ, все пристаете, право…