— Друг ты боярину, воевода Прокопий Петрович. Потому тебе все и сказал. Другому бы не поведал. Тяжко мне, видит Бог, как тяжко! — заключил Аленин.
Глубоко прочувствованные нравственные страдания слышались в последних словах молодого человека. Воевода ласково положил ему руку на плечо.
— Не ты один, — сочувственно сказал Ляпунов, вспомнив, что в былое время и за ним водились грешки, — не ты один во эле правду видел. Вся наша жизнь вверх головой перевернулась. Ну, да коли прозрел и покаялся теперь, так, стало быть, Господь от тебя не отступится. Стой же крепко за святое дело; нынче особенно нужны Москве верные стояльщики. Скоро конец бедам нашим и близко начало спасения Москвы. А там выберем прирожденного истинного государя, и заживет наша матушка-Москва по-новому, по-счастливому, на радость нам и на конечное посрамление ворогов. Эх, широка будет ее дорога!.. Так-то, молодец!
Воевода в волнении прошелся по шатру.
— Ну а что ж Матвей Парменыч? — помолчав, спросил он. — Здоровье его как? Не велел ли сказать чего?
— Боярин хотел грамотку тебе со мною отписать, — бодрее ответил Аленин, утешенный словами воеводы, — да слаб еще; хоть полегчало ему, а все силы настоящей покуда нет. Велел сказать тебе, Прокопий Петрович, пожаловал бы ты к Троице, если время будет Отец Дионисий да келарь Авраамий поклон тебе шлют. Матвей Парменыч при них душой немного отошел, рад, что довелось ему к Троице выбраться. В Москве у него руки были связаны А тут снова работа найдется. Отец Дионисий надумал снова грамоты городам писать. Отписал нынче грамоту казанцам, поспешали бы на сход к Москве. Список с грамоты той привез сюда Андрей Федорович Палицын. Привел он сегодня от Троицы слуг монастырских, под началом его и стрельцы. Велел сказать тебе — сам-де скоро с поклоном будет, порядок только ратный наладит.
— Добре, добре, — довольно потер воевода руки. — Обожду Андрея Федоровича. После и к Троице съезжу с Матвеем Парменычем свидеться, о делах наших перемолвиться. А ты что же, молодец, под началом, стало быть, у Андрея Федоровича?
— Так, воевода.
— А я уж думал, не ко мне ли на службу проситься пожаловал.
— Дело другое у меня к тебе, Прокопий Петрович. Матвей Парменыч о нем хоть и не знает, да касается оно и боярина.
— Говори, если так. Чем смогу, по мочи, по силе — пособлю. Ради Матвея Парменыча ничего из-за дружбы не пожалею.
— О боярышне речь моя, Прокопий Петрович. Доподлинно не знаю я, какой злодей увез Наталью Матвеевну Да думаю, не минуло то дело рук боярина Цыплятева.
— А! Поганца того, что с поляками связался?
— Того самого. Сватал он не раз боярышню у Матвея Парменыча и на отказ сильно осерчал. Грозился — добром не отдаст, так силой возьмет. Ну, стало быть, нынче угрозу он ту исполнил. Мамушка при том была, как боярышню трое разбойников уволокли. По приметам — из приспешников они боярина Цыплятева. Силой с ним, пока поляки в Москве, ничего не поделаешь, а как Москву сами возьмем, времени немало пройдет, изведет злодей боярышню. Надобно хитростью ее вызволить, знаемого человека найти, подкупить его, выкрал бы он Наталью Матвеевну. Знаком мне такой человек. Он хоть и приспешник Цыплятева, да душа у него продажная, купить его можно.
— Так, стало быть, надобно сыскать его.
— В том-то и беда, что в Москве его нет: слыхал, к тебе он на Рязань ради темного дела подослан Цыплятевым был. Вот я и подумал, схожу к тебе, узнаю, не ведаешь ли ты, где теперь тот человек. Он один может делу моему помочь, на него вся надежда.
— Да звать-то его как?
— Кифа, а по прозвищу Паук.
— Паук? — весело воскликнул Ляпунов. — Ну, молодец, Коли Паук может в деле том помочь, так он тебе поможет. Уж это я тебе говорю. Надо только умненько за него приняться!
— Денег не пожалею! — радостно воскликнул Аленин, в душе которого ярко вспыхнула угасавшая было надежда на спасение боярышни.
— И денег посулить можно, да и другое верное средство сыщется! — ухмыльнулся воевода.
— Так, стало быть, знаешь ты, воевода, где он, Паук-то?
— Знаю, молодец, — снова ухмыльнулся понятной горячности своего молодого гостя воевода. — Паук твой в стане тут у меня. Из-под Рязани я его с собой привез. Думал, Матвею Парменычу в подарочек его отдам. Ну, да ладно, пес с ним: коли сослужит тебе службу, на все четыре стороны отпущу. Сейчас я за ним и пошлю. Только, чур, в дело не мешайся, сам я его налажу. Сколько денег-то не пожалеешь?
— Сто два дуката у меня, все отдам! — радостно и возбужденно сказал Аленин, торопливо доставая кошель.
— Хе-хе, молодец, видно, птичка та, что улетела, никак, сердечко тебе клюнула? — пошутил воевода, смекнув, в чем дело. — Да хоть дукатов твоих тебе и не жаль, а и лишнего сулить не стоит: половины за глаза хватит. Другую половину себе оставь: на клетку пригодится, коль птичка обратно прилетит.