По мере того как московское войско подвигалось навстречу «шайке презренных мятежников», «шайка» разрасталась в огромное и сильное войско. Противники встретились. Начались стычки и битвы с переменным для обеих сторон успехом. То самозванец торжествовал, казалось, решительную победу, то одолевали московские войска, и Мстиславский слал Годунову отрадные вести. Были минуты, когда поляки, отчаявшись выиграть затеянную безумную игру, покидали «вора», и даже сам сандомирский управитель постыдно бросил будущего зятя под удобным предлогом своего присутствия на сейме; были даже минуты, когда самозванец готов был признать свое поражение и бежать в Польшу. Но злой рок вел Москву к гибели, и после неудач счастье снова возвращалось к самозванцу.
К весне 1605 года «вор» со своим «двором» засел в Путивле и спокойно выжидал там решения затяжного дела под Кромами, незначительным городком, сильно укрепленным естественными заграждениями — высоким берегом, болотами и рекой. Благодаря такому удобному расположению город Кромы, скрывавший ничтожный отряд казаков, приверженцев «вора», в течение нескольких месяцев (с конца 1604 г) выдерживал осаду москвитян. А под надежным прикрытием Кром «вор» прекрасно чувствовал себя в Путивле. Он готовился к предстоящей государственной деятельности: достав карту, изучал будущую страну строил планы о ее расширении, намечал даже торговый путь в Индию, рассчитывая достичь ее морем вокруг мыса Доброй Надежды, мечтал о всесторонних преобразованиях Московского государства, о введении нового правительственного строя, о замене боярской думы сенатом и царского для себя титула — императорским; строил планы о будущем просвещении страны путем учреждения начальных и средних школ и даже высших академий. Сам не подготовленный для такой широкой деятельности и малоначитанный, он жадно хватал знания: нашел себе учителей, стал школьником, учил уроки и — любопытная подробность — отвечал их, по свидетельству учителя патера Ловицкого, «очень серьезно, стоя с непокрытой головой» Вышел ли бы толк из этих случайных походных занятий — вопрос иной. Но уже сами условия спокойной жизни самозванца среди походной обстановки в Путивле, его непоколебимая уверенность в достижении намеченных целей, с одной стороны, и состояние безумной душевной тревоги, в тоске и унынии метавшегося по своим роскошным палатам и нигде не находившего себе места и утешения царя Бориса — с другой, говорили о том, что уверенный и сильный верой возьмет перевес над слабым и мятущимся духом.
Так и случилось. Вести из-под Кром, где сравнительно сильное московское войско ничего не могло поделать с кучкой мятежников, внушали Борису мысли об измене бояр-полководцев, удручали его и привели при общем нервном напряжении к роковой развязке. И он скоропостижно умер. Случилось это 13 апреля 1605 года. Утром царь по обыкновению занимался делами, принимал иноземных послов, затем, не изменяя привычке к широкому образу жизни, пригласил их к столу, угостил знатным обедом, встав, почувствовал слабость, у него хлынула носом и горлом кровь, и через два часа правителя не стало. Он успел благословить на царство сына Федора и, по тогдашнему обычаю, принял пострижение с именем Боголепа. Какие мучения и ужас должен был переживать царь, отходя в вечность с сознанием о погубленной стране, что злая гибель от занесенной уже руки призрака-жертвы его властолюбия грозит осиротевшей семье среди двоедушных бояр, уже готовых признать самозванца. Страшные минуты!..
И в самом деле, не успел, к великой радости воспрянувшего духом «вора», умереть Борис, не воцарился еще Федор, как начались измены. Правда, и народ в Москве и войска в походном стане дали присягу сыну Бориса, но лишь для того, чтобы через несколько дней ее нарушить. Петр Басманов {16} , посланный Федором, чтобы сменить под Кромами утомленного Мстиславского, который был беспредельно верен Борису и незадолго до этого разбил «вора» под Новгородом-Северским, теперь, приехав 12 апреля к войску, торжественно привел его к присяге новому законному царю, а 7 мая так же торжественно присягнул и «вору»-самозванцу! Не менее вероломно поступил и Василий Иванович Шуйский: недавно при Борисе всенародно клявшийся на Лобном месте в смерти угличского царевича, он теперь там же подтверждал свою «ошибку» и схожесть «вора» с Дмитрием, чудесно спасенным от гибели. Если изменниками оказались бояре — друзья и верные слуги Бориса, то что же говорить о народе, ненавидевшем его! Да и так красно и искренне говорил Василий Иванович, что ему нельзя было не поверить, тем более что чудесное спасение угличского царевича подтверждал сам главный свидетель угличской драмы. И народ с радостью поверил. Он нуждался в законном царе и хотел верить и, не веря и обманывая себя, думал, что в Москву идет настоящий царевич, чтобы занять трон, отнятый у него Борисом, а затем отпрыском ненавистного годуновского отродья. И, признав самозванца, толпа в порыве безумной слепой ненависти к юному, ни в чем не повинному царю ворвалась в дом, принадлежавший когда-то свирепому палачу Малюте Скуратову, где теперь был поселен низложенный Федор, и, уподобившись бывшему хозяину дома, казнила его. Его мать, вдова-царица, тут же погибла вместе с ним. Красавица Ксения пыталась отравиться, но, на горе себе, выжила. Ее ждала более горькая, чем смерть, участь.
Так завершилась эта мрачная московская драма — прямое следствие былых угличских событий.
А «вор» среди восторженно настроенной толпы, благоговейно лобзавшей стремена его седла, все ближе подвигался к Первопрестольной. Москва выслала ему навстречу в Серпухов торжественное и почетное посольство. В состав его вошел Василий Иванович с братьями Дмитрием и Иваном, даже почтенный боярин князь Федор Иванович Мстиславский и именитый князь Иван Михайлович Воротынский ехали приветствовать самозванца. Их встретил, однако, суровый прием не им, именитым представителям Москвы, оказал почет самозванец, а разбойникам из донской вольницы. Он раньше бояр допустил их к руке, и потом уже, заставив их выждать, «вор» соизволил и им оказать эту высокую честь А затем отчитал за долгое непослушание. Оторопел Василий Иванович от этой строгой и гневной речи «вора» и затаил в своей мстительной душе против самозванца злобу.
20 июня 1605 года при сиянии яркого солнца на безоблачном небе среди несметной, радостно возбужденной толпы «вор» вступил в Москву Гудел трезвон «сорока сороков» церквей московских, гремели трубы и литавры, и приветственные крики толпы, запрудившей улицы, занявшей крыши домов, оглашали воздух: «Здравствуй, государь, отец наш родимый! Красуйся, о солнце России!» И «вор» под эти безудержно-восторженные вопли горделиво-величаво въезжал в великую русскую столицу, красуясь на белоснежном коне, весь сияя златотканым нарядом и драгоценными камнями, стоимость которых в одном ожерелье составляла полтораста тысяч червонцев. И вдруг произошло непонятное и грозное явление: не успел въехать «вор» в Москворецкие ворота, как, несмотря на погожий тихий день, поднялся сильный вихрь, взвился пыльным столбом, запорошил глаза, остановил на мгновение торжественное шествие и так же неожиданно прекратился. Качали головами опытные старцы и решили, что то не к добру.
Но «вор» въехал в Кремль, с умилением целовал гроб мнимого отца своего, Иоанна Васильевича, молился в соборной церкви, и все обошлось благополучно. Начались пиры Пошло новое царствование. Оно открывалось необычайными милостями все опальные недруги Годунова, и в том числе «родственники» царя Нагие, были восстановлены в прежних чинах и возведены в новые почетные должности; инок Филарет, вызванный из Сийской пустыни, получил высокое звание митрополита Ростовского, несчастный Семен Бекбулатович был вызван ко двору, и ему было возвращено право называться царем; всем ратным и служилым гражданским людям были пожалованы щедрые награды, а боярам и военачальникам — поместья. Вскоре с помощью почетного посольства из Выксинской обители была вызвана инокиня — царица Мария. Посольству поручено было намекнуть душевно истерзанной старице, что ей предоставляется двоякий выбор: либо признать «вора» своим сыном и вернуться к удобствам и покою почетной жизни царицы-матери, либо продолжать жить в изгнании и обречь себя на еще более горькую участь — на пытки и даже, может быть, на смерть. Пережитые невзгоды истерзали душу несчастной женщины, не хватило сил устоять перед новой угрозой, и царица сдалась. 21 июля состоялось пышное торжественное венчание «вора» на царство а тремя днями раньше Москва стала свидетельницей другого ликования. В селе Тайнинском почтительный «сын» встретил едущую в Москву нежно любимую «мать» Свидание состоялось в специально поставленном у дороги шатре. Какими речами обменялись в эти страшные минуты «мать» и «сын», осталось навеки тайной, похороненной под кровом шатра. Но вышли они из него, нежно обнявшись; почтительный «сын» усадил престарелую «мать» в роскошную повозку, а сам всю дорогу шел за ней с непокрытой головой. И народ, глядя на эту трогательную картину, плакал навзрыд, утверждаясь в мысли, что «вор» — истинный царевич Дмитрий.