Отпраздновав помолвку, Мнишек поспешил в Краков, чтобы подготовить двор к появлению «русского царевича», чудесно спасенного от злодейской руки Годунова. Но Польша к известию об этом воскресении отнеслась недоверчиво, а сейм — враждебно: все это приключение, смастеренное к тому же заведомо нечистоплотными руками управителя самборского, казалось людям разумным в высшей степени подозрительным. Ради этого было неосторожно порывать добрые отношения с Московским государством, недавно утвержденные договором о двадцатилетнем перемирии. Но легкомысленный король, глядевший на многое глазами Мнишека, отнесся к делу иначе: он дал сандомирскому воеводе обещание принять самозванца, но прежде чем переступить порог королевского дворца, «вор» должен был купить эту честь обещанием отдать со временем Польше половину Смоленских и Северских земель, помочь королю воцариться в Швеции и дозволить иезуитам и католикам свободно распоряжаться в России. Медведь еще не был убит, а шкуру его уже делили!
Самозванец был принят. Он удостоился видеть короля, но, сказав ему заученную пространную напыщенную речь, не получил в ответ ни слова. Сейм был враждебно настроен к «вору», и королю следовало соблюдать осторожность. «Вор» долго говорил, а король молчал и лукаво улыбался. Ответ короля был передан «вору» после приема одним из царедворцев: тот не хочет признать в самозванце русского царевича и отказывается в чем бы то ни было помочь ему. Однако не успел «вор» опомниться от изумления, как ему был сообщен менее официальный ответ: король во всем полагается на Мнишека и тайно окажет «царевичу» полное содействие… «Царевичу» было назначено богатое содержание, его осыпали подарками, и дело закипело. «Вор» пошел на все. Он отрекся от православной веры и, называя себя в письме к папе Клименту VIII «самой жалкой овечкой», он «целовал ноги» ему как «ноги Самого Христа» и изъявлял полнейшую готовность обратить впоследствии «заблудшие души сынов обширной страны» на лоно «единой непогрешимой церкви» Вслед за этим «вор» принял католичество Задобрив папу, втайне обрадовавшегося, но внешне отнесшегося к «вору» подобно королю, с обидным пренебрежением, «вор» стал задабривать Мнишека и короля. Он надавал им множество щедрых посулов в отношении распределения между ними русских областей, закрепив их записью и торжественной клятвой. Король и верноподданный управитель самборский затеяли было спор по поводу раздела этих щедрых даров, но «вор» поспешил их успокоить новыми посулами. Тем временем Мнишек тайно набирал войско из поляков, жаждавших наживы в дикой и богатой Московии, из буйной вольницы, готовой на всякие воинственные приключения, наконец, из русских изменников, стекавшихся под знамена признанного ими «царевича». На сейме раздалось несколько негодующих речей против затеянного королем и Мнишеком предприятия. И король тоже вознегодовал: он даже отдал приказ Мнишеку немедленно распустить собранные войска под страхом строгих наказаний. Но вовремя подписанный указ «замедлили» вручить «ослушнику» королевской воли: его уход прозевали…
В конце августа 1604 года многолюдное войско выступило по направлению к пределам России под предводительством самборского управителя, впервые ставшего военачальником и ради чести назваться впоследствии тестем русского царя не устрашившегося походных трудностей.
Войска беспрепятственно дошли до берегов Днепра и заняли Киев, оказавший самозванцу благосклонный прием. Дрогнуло сердце Годунова: призрак убиенного царевича облек плоть и, вступив в пределы России, шел к Москве, чтобы отнять у властолюбивого правителя не по праву занятый трон. Кто бы ни был он, Борис видел в нем грозного мстителя. Ужас обуял его, а пойти во главе с войском навстречу этому страшному призраку решимости у Бориса не хватило. Не веря в благополучный исход своего царствования, окружающим боярам он тем более не верил, но послал под их предводительством наскоро собранное войско. Напрасно Василии Иванович Шуйский давал на Лобном месте торжественные клятвы, что истинный Дмитрий умер. Народ колебался верить ему, ратные люди собирались и шли неохотно. В Борисе народ окончательно разочаровался и не мог забыть и простить ему ни стихийных бедствий, посланных, как верилось, за избрание недостойного царя, ни угличской драмы, ни ссылки, пыток и смерти любимых бояр Романовых. Народ жаждал законного царя и, не допуская по простоте своей и отсутствию примеров возможности появления дерзкого самозванца, хотел верить, что в Москву идет освободителем истинный, чудом спасенный Дмитрий, о котором подосланные приверженцы «вора» распространяли самые лестные слухи.
Московскую рать против самозванца повел боярин Федор Иванович Мстиславский, полководец неопытный. Под начальством его шло войско слабое, и духом, и силами Враг короля Сигизмунда, шведский король учел выгоду оказания помощи России в эти тяжкие для нее дни и предложил Борису союз и войско. Но Годунов послал шведам гордый отказ: Москва-де справлялась и не с такими бедами и помощь иноземцев, чтобы разделаться с шайкой презренных мятежников, не нужна. У этого удивительного человека, терявшего уже всякую надежду на спасение себя и государства, хватало, однако, еще силы воли не выдать охватившего его душевного смятения!