В дверь робко постучали. Вошла дородная женщина. Одета явно не по погоде и не по сезону: короткие сапожки, шелковый пестрый платок, какой-то сверхмодный (а может, и старомодный, откуда знать директору такие тонкости) жакет. Остановилась у двери, мнется. «Проходите, проходите! — Григорий Тимофеевич, перегнувшись через край стола, подвинул стул: — Садитесь».
Женщина достала из жакета аккуратно сложенный лист бумаги, распрямила и протянула Хохлову: «Вот читайте!».
Григорий Тимофеевич глянул на лист, узнал «молнию».
— А почему она у вас?
— Сняла со стены, неделю уже висит, неделю уже смеются надо мной, хватит!..
Хотел было директор выговор сделать ей за такое своеволие, но передумал и спросил нетерпеливо:
— Ну что у вас там?
— Это у вас что?! Читайте! — Взяла из рук Хохлова «молнию» и стала читать: «Пора кончать гадание, Матрена Петровна! Как видите, выпала пиковая карта. Один выход — работать, а не сидеть дома. В такое время, как уборка, работают все — пенсионеры и школьники…»
— И что же? По-моему, все верно, Матрена Петровна.
— И это вы считаете верно?! И вы?!.
Она достала платочек и приложила к глазам.
— Ну чего тут несправедливого? — недоумевал Хохлов.
— А вы рисунок, рисунок посмотрите! Это же оскорбление личности! Ну посмотрите, — она встала и сделала пол-оборота, — неужели я такая толстая, как тут намалевали?!
Хохлов успокоил ее:
— Конечно, нет.
— Они думают, мужика нет, заступиться некому, так что угодно вытворять можно!
— Больше этого не будет, — успокоил Матрену Григорий Тимофеевич. — А поработать в самом деле надо. Приходите на ток. Это пойдет только на пользу… совхозу.
Зазвонил телефон. Взял трубку. «Да, слушаю. Алло! Да. Разгружаются? Понял. Понял, говорю, спасибо!»
Посмотрел на часы. Без пяти минут двенадцать. Как там с обедом на току?
По-прежнему дождило. Что у них там, в небесной канцелярии, порвалось что-нибудь?!
Завхоз уже был в дежурке. Хохлов заглянул в котел. Приятно защекотало в носу. Вспомнил, что так и не успел по-людски позавтракать. «Мяса не жалел? Масло есть? А яички? Молоко? Все есть, все готово? Зови на обед».
Только успела пообедать первая бригада, на ток заехали три грузовика — ребята вернулись с первого рейса. Первая бригада прямо из-за стола, натянув мокрые куртки, ушла на загрузку.
Григорий Тимофеевич решил расспросить шоферов о дороге, о рейсе, а заодно и перекусить. Нового ничего не узнал — дорога известная: грязь, ухабы, не разбежишься. На приемном элеватора, правда, хорошо: ни одной другой машины, «никто, кроме нас, сегодня не возит». «Не радуйтесь, — подумал про себя Хохлов, — прослышат про нас, повезут и они».
С улицы прокричали: «Готово!» Парни напялили картузы и, дожевывая на ходу, ныряли под дождь — бегом к машинам. Моторы не были заглушены, и через полминуты головной грузовик был уже на весах.
Сейчас на току работали добровольцы: учителя со школьниками, воспитатели детского сада, медработники.
Где-то около четырех вечера позвонила жена.
Директорский шофер Василий Чудинов сидел у окна, листал старый «Крокодил». Хохлов поднялся:
— Ну что ж, пора торопиться на трассу, надо трактористов накормить. Заодно узнаем, как у них там настроение. Забери на кухне все, что можно довезти, и заезжай за мной.
Объезд начали с дальнего поста. Здесь стоял ДТ-75. Подъехали вплотную. Трактор гудел на бровке грейдера, мерно тарабаня двигателем. Хохлов открыл дверцу машины, покликал тракториста к себе в кабину. Тот растерялся: «Да я ж грязный!» — «Ничего, давай влезай!»
Парень долго очищал сапоги о подножку «газика» и затем как-то неуверенно вкатился на заднее сиденье. Хохлов повернулся к своему шоферу:
— Вася, корми танкиста…
«Танкист» замялся: «Мне бы лучше закурить, курево кончилось». Хохлов рассердился: «Пока не поешь, никакого курева! Давай наворачивай».
Хохлов подождал, пока тракторист насытится, потом дал закурить и спросил про настроение, а еще про дождь и про то, что думает он обо всем этом.
Тракторист был заядлый охотник, Хохлов знал это и потому не удивился его ответу, а наоборот, рассказ его ободрил и снял напряжение, которое не покидало с утра.
— Есть такая птица, Тимофеевич… Не знаю, как она там по науке называется. Да ты знаешь ее. Нашито зовут ее «фубу-фубу». Слыхал, может, как она кричит? Как будто в пустую бутылку дует. Так вот фубу живет на болоте. И вот когда пришел на охоту и вдруг услышал это «фубу», сматывай удочки, охоты не будет. Потому что фубу — хозяйка болота. И как только она закричит, вся другая птица торопится убраться. А ведь если разобраться, это вовсе безобидная птица, только надо к ее повадкам приспособиться. То же и дождь. Вон он с утра все шумит-шумит, все машины разогнал, я вот сколько уж стою, ни одной чужой не видел. А наши идут. И пойдут, пусть себе дождь шумит.
На прощание Хохлов оставил трактористу пачку сигарет. Тот поблагодарил. «Не за что. Это тебе спасибо за дежурство. И за фубу особо…»
К 9 часам вечера на элеватор с тока было переброшено около двух тысяч центнеров зерна. Неплохо поработали парни. А почему, собственно, «поработали»? Идти домой никто не собирался. Молодые, они, конечно, выдюжат. А вот кто постарше?.. Григорий Тимофеевич подумал об этом не случайно: только что из рейса вернулся Никита Максимович Криворотов. Он уже два раза обернулся. Эх, кабы еще разок, еще бы тележку!..
Хохлов подошел к водителю, стал объяснять: «Понимаешь, Никита Максимович, такое дело… Еще бы разок, мы «прогрессивку» выпишем, завтра же можно получить…»
Криворотов выслушал директора, потом сердито укорил:
— Я не за деньги здесь работаю. Я свой хлеб спасаю.
Ночь была по-осеннему темной. Дождь вроде чуть приутих, но продолжал надоедливо моросить.
Диспетчер на элеваторе потихоньку ругался: «В такую непогодь шастают…»
Тракторист-«охотник» устал таращиться в темноту и потихоньку начал дремать. Увидев вдали огни фар, он ободрился. Когда машины подъехали ближе, посигналили: «Помогать не надо?» — «Нет», — мигнули ему четыре фары. «Так можно и впрямь заснуть», — подумал тракторист и достал пачку сигарет, оставленную директором.
А в это время Григорий Тимофеевич стоял на крыльце у своего дома и негромко стучал. Наверное, уже спят и жена и сын. Посмотрел на часы: без четверти 12. Конечно, спят.
Зажегся свет. Сказал шепотом: «Приготовь, Ленуша, кофе, черный и покрепче». Елена Ивановна накрыла на стол. Григорий Тимофеевич несердито отмахнулся: «После, после».
— Выпей хоть чашку, — дотронулась ласково до плеча жена.
Григорий Тимофеевич сжал легонько ее локоть.
— Спасибо. Принеси-ка лучше термос.
Она покорно принесла и, не спрашивая ни о чем, наполнила его до краев.
— Вот хорошо, вот славно, — приговаривал он, пряча термос.
— Извини, там ребята одни в степи, умаялись, кабы не заснули… А кофе, он, сама знаешь, бодрит.
Эти слова он говорил уже на ходу, открывая плечом дверь в сени.
Тракториста с третьего поста не оказалось на месте. Нагнали его дорогой. Тот объяснил, что едет вытаскивать Кискина. Кискин прочно сидел обоими задними скатами в кювете и был страшно расстроен тем, что вот сейчас его обязательно обойдут.
Четвертый пост дымил сигарету за сигаретой. Прощаясь с ним, Хохлов спросил:
— А как там поживает птица фубу?
— Шумит пока, но уже тише.
— Подержись еще, немного уже, в 2 часа отбой.
Было ровно час ночи, когда Хохлов добрался до тока.
Загружались одновременно восемь машин. Директор попросил минутку внимания. Когда шум затих, спокойно сказал:
— Поработали хорошо. Спасибо. Кто устал, кто хочет домой, может уходить. У меня все.
Люди выслушали и, как будто ничего не было сказано, снова взялись за лопаты.