— Завтра выезжаем в поле. Задача номер один — закрытие влаги.
Вера Павловна Чудинова, председатель рабочкома, предложила выступить с инициативой — начать соревнование за качественное проведение всего комплекса сельскохозяйственных работ.
Принимается решение. Стремяков обращается в зал:
— Кто за то, чтобы утвердить проект решения? Голосуют коммунисты.
Шуршащее движение рук и одежды в тишине. Молчание. Оглядываюсь назад. Голосуют «за». Все до единого. И беспартийные. Нарушение Устава партии. Парторг поправлять не стал и был, по-моему, на сто процентов прав, подводя итог: «Принято единогласно!»
— Объявляется перерыв. После перерыва коммунистов прошу зайти в зал. На повестке дня организационный вопрос.
В перерыв я вышел вместе со всеми в фойе, а вот на улицу пройти, чтобы перекурить, оказалось не очень-то просто — лил как из ведра дождь! В самом деле дождь, плотный, косой, он барабанил по крышам, по асфальту, по всей земле, куда ни глянь. Надо же, какая оказия: ведь только два часа назад на дворе было солнце, сухо и пыль клубилась за машинами!
И это стало главным событием. Спокойные и степенные всего пять минут назад, мужики вдруг пулей вылетали из клуба, стаскивали с головы картузы, подставляли их под ливень, разглаживали мокрые головы и приговаривали: «Как славно-то, ах, как славно!..» И как бы переспрашивали друг друга радостно и удивленно: «Дождь? В самом деле дождь? Ей-богу, дождь!» — подтверждали солидно старики и натягивали картузы на сырые волосы.
Возбужденные, рассаживались по местам. Когда чуть приутихли, Стремяков продолжил собрание.
— Предлагается вывести из состава партийного комитета Хохлова Григория Тимофеевича и снять его с партийного учета нашей организации в связи с переходом на другую работу.
Как оказалось, теперь уже бывшего директора совхоза Хохлова на собрании не было, он уже работал директором в соседнем, Юргомышском районе.
Проголосовали единогласно.
— В состав парткома предлагаю избрать директора Агеева Геннадия Константиновича.
Избран единогласно.
Для меня этот оргвопрос был неожиданным. Однако в «Большевике» все об этом уже знали и реагировали спокойно. Очень многие жалели, некоторые отнеслись спокойно, а кое-кто и обрадовался — реакция вполне естественная. Григория Тимофеевича я знаю уже чуть побольше десяти лет. Человек он, прямо скажу, необыкновенного склада характера — волевой, настырный. Ради блага хозяйства готов голову свою подставить под удар. Не идеальный человек этот Хохлов и уж совсем не из добреньких. Были у него в работе и загибы и перегибы. И ругали его за это больно и часто (по делу, а то и без дела), все было. А он не стал от этого ни обозленным, ни слабохарактерным. Стоит упрямо на своем, тянет хозяйство. Уродился уж, видимо, таким этот сын сибирского крестьянина. В 24 года избрали его впервые руководить хозяйством — председателем колхоза «Заветы Ильича». Пришел Григорий Тимофеевич в колхоз этот, принял хозяйство. А хозяйство… В стойлах ревут коровы. Падает снег. Только что ушел сентябрь… Но ведь поднял колхоз! За три года поднял. А потом и «Большевик» на ноги поставил. Но пока ставил, шишек получил порядочно. За характер, за ослушание и партизанщину. Но не озлобился. Был выше личных обид, считал их делом мелким и неразумным. С удивлением и улыбкой иногда разведет руками: «Вот двенадцать лет проработал уже в «Большевике», немало выговоров отхватил, еще один зарабатываю и почто-то не дают. Как-то неуютно, не по себе, жду, а все нет…»
Забегая вперед, скажу, что получил-таки Григорий Тимофеевич «свой», последний выговор. «Сорвался малость», — поясняет он охотно. А дело тогда было так.
Требовалось срочно отстроить бункер под зерно и тракторы «Кировцы» под крышу в теплый гараж поставить. А где железо? Нет на железо фондов. И едет Хохлов в Челябинск. Везет с собой мясо. Там передает его (по всей законной форме) на одном из заводов в столовую для общественного питания рабочих, а взамен привозит железо. И зимуют в теплом гараже двадцать ухоженных «Кировцев», принимает зерно новый бункер.
Нет, не защищаю я эту самодеятельность Хохлова, не хвалю его за такие кавалерийские налеты. Но как только соберусь осуждать, вижу довольные, голубые глаза Владимира Александровича Шевкуленко, бригадира трактористов с К-700, кавалера ордена Ленина, и слышу слова его: «А ведь могли бы загубить такую технику…»
Так считает и сам Хохлов. Однако выговор этот он получил не за «добывание» железа, а «за нарушение государственной и партийной дисциплины».
Когда в первый раз встречаешься с Григорием Тимофеевичем, то поначалу кажется, что человек он спокойный и даже невозмутимый. А впечатление это создается потому, что от всей его крупной фигуры веет чем-то добродушным и даже домашним. Так ведь часто бывает — физически сильные люди зря не хорохорятся. А Хохлов и впрямь могутен: высок, широкоплеч, большеголов.
Пешком ходить на далекие расстояния Григорию Тимофеевичу трудновато. Но «давить пешечка» он любит. Оставит машину и идет на другой край поля. А поля здесь, известно, немалые. Но идет, потому что там сеют. Останавливает агрегат и, пыхтя, взбирается на приступок у сеялки. Одну ногу поставил, сеялка присела, другую — и сеяльщик, весь черный от пыли парнишка на другом конце, аж подпрыгнул.
А Хохлов машет рукой трактористу: «Поезжай!»
Поехали. А сошники с той стороны, где пристроился на
одной доске с Хохловым молоденький сеяльщик, только чуть чиркают пашню. «Стой! — останавливает. — Там мелко, тут глубоко, не годится».
После этого веселого эксперимента разговаривает с парнями. Беседа идет непринужденная, настроение у ребят веселое.
Встретил я раз Григория Тимофеевича в самую осеннюю страду. В поле искать легче ветер, чем директора совхоза. Однако я решил подождать его в конторе. К тому же вечером соберется планерка. Случайно зашел Володя Асямолов. Был он весь серый от пыли, и я даже не узнал его резиновые сапоги. «Купил новые?», — спросил я его здороваясь. «Не-е, степь подарила».
Говорю, что вот Хохлова поджидаю. Асямолов махнул безнадежно рукой: «Пустой номер…»
— Он и дом-то свой, наверное, уж давно забыл. Как его еще хозяйка терпит?! Можете себе представить — десятый год крышу дома, в котором живет, перекрыть не соберется!
— Плохой хозяин, значит?
— Частник никудышний, — уточняет Асямолов. — На селе жить без хозяйства негоже…
Мне смешно:
— Володя, и это ты говоришь! От такого хозяина, как ты, даже собственные кошки сбежали!..
— Я не ветеринар, — полушутя добавил Владимир, а потом уточнил: — Видимо, мы с ним одного поля ягоды или хотя бы с соседних.
Но мы все-таки и разные, — после некоторого раздумья продолжал Володя. — Я люблю, например, каждое дело заводить немедленно, тут же, по горячим следам. А Тимофеевич — специально, что ли? — вдруг забывает, что ему надо в данный момент сделать. А потом шпарит!
И вдруг совершенно неожиданно спрашивает: «А вы не читали случайно мемуары немецкого канцлера фон Бюлова?» Я не стал демонстрировать ему свою эрудицию, так как мемуары Бюлова изучал больше двадцати лет назад на историческом факультете, слушая лекции доцента Кировского пединститута, ныне ректора его Георгия Андреевича Глушкова. А промолчал, так как начисто забыл их и, выражаясь словами Джером-Джерома, с тех пор чувствовал себя гораздо лучше.
Володя отнес молчание на счет моей памяти и продолжил:
— Так вот этот Бюлов любил повторять о России слова, которые я бы прямо отнес к характеру Хохлова: «Русские долго запрягают, но быстро скачут».
— Это как же понять? Как нашу русскую поговорку: «Пока шлея под хвост не попала»?
Асямолов несколько смутился.
— Совсем нет. Хохлов — человек склада особого. Ему зараз все дела хочется сделать, то есть немедленно. Вот он и хватается за все сразу. А время идет и что-то главное вдруг, оказывается, упущено. Это слишком болезненное восприятие — сделать все самому. Потому он часто не доверял нам и упускал момент. Потом его как бы озаряло, и начиналась атака. Тогда все! Он не жалел ни себя, ни людей, шел напролом. И, как правило, добивался своего. Но какой ценой?