Я обожал «Нейромант», но у меня возникла нелепая идея, что я рожден, чтобы добавить яркости в киберпанк-движение. Будет нелегко восстановить из завалов памяти мой давнишний разговор с Биллом, но я все же попробую.
– Это привлекает людей, даже если должно их отталкивать, – говорил я.
Билл охотно поддерживал разговор на эту тему. Его акцент до сих пор выдавал уроженца Теннесси, но жизнь в Канаде слегка сгладила его.
– Джарон, это не математический расчет книжки. Она выходит на свет. В детстве мне снес крышу «Голый завтрак» («Naked Lunch»), и я пытаюсь представить себе ребенка, которому так же снесет крышу «Нейромант».
– «Нейромант» определенно сносит крышу более юным версиям тебя самого, это даже не вопрос. Но ты бы не мог попробовать написать про более позитивное будущее, что-то вдохновляющее? Ведь то, о чем ты пишешь, делает все это привлекательным, а это очень плохо!
– Я мог бы, Джарон, но так уж у меня выходит.
– Меня просто беспокоит, что темная сторона никогда не служит предупреждением, когда дело касается компьютеров в фантастике. Вся эта чернуха преподносится как что-то крутое, и люди хотят этого.
– Моя работа – не исправлять человечество. Предоставь это им самим. Кроме того, ты уже воплощаешь эту цель.
– О, спасибо.
– Если бы мне пришлось делать это снова, я бы попытался; запустил бы проект виртуальной реальности, а не писал бы романы.
– Можешь прийти и поработать с нами.
– Э-э-э…
В то время я не имел ни малейшего понятия, насколько это трудно – написать приемлемую книгу, а уж хорошую – и того труднее. Лучше бы я оставил Билла в покое.
Появились и другие авторы, пишущие в жанре киберпанк. Брюс Стерлинг, похожий на молодого Хемингуэя, растягивавший слова на техасский манер. Нил Стивенсон был нашим аполлоническим гуманитарием.
Если будете внимательны, то найдете и мои камео в ранних киберпанк-романах. Моя голова могла проплывать мимо вас.
Льстивое зеркало
С появлением киберпанка художественные сюжеты о виртуальной реальности стали мрачными. Вспомните трилогию «Матрица». Меж тем журналисты, наоборот, склонялись к безудержному позитиву.
Благодаря виртуальной реальности появилось новое поколение журналистов, таких как Стивен Леви, Говард Рейнгольд, Люк Санте и Кен Гоффман, он же Р. У. Сириус из «Mondo 2000». Я расскажу лишь о двух знаковых людях, которые стали мне очень дороги: Кевине Келли и Джоне Перри Барлоу.
Кевин – пример близкого друга, с которым я не согласен по всем вопросам. Когда мы познакомились, он редактировал и писал статьи, связанные с миром Стюарта Бранда, позже он стал первым главным редактором Wired.
Кевин считает, что объекты, которые мы воспринимаем как существующие в программе, существуют на самом деле. Я не согласен. Он верит в искусственный интеллект и в то, что ноосфера не просто есть налицо, но и могла бы обрести что-то вроде самоопределения в наше время, когда компьютеры объединены в сеть. И с этим я не согласен. Кевин считает, что технология – это сверхсущество, которому нужны вещи. Он видит в этом сверхсуществе свое изящество. Я с радостью написал рекламную аннотацию для его книги «Чего хотят технологии» («What Technology Wants») и начал с того, что это лучшее изложение философии, которую я не разделяю.
Кевин помнит о том, что наши идеи пришли к нам три минуты назад по меркам Вселенной и нам не стоит считать собственные мысли о программировании священными. Это свободный от предубеждений человек с чувством юмора.
Сорок четвертое определение VR: термин, который вы могли использовать в 1980-е годы, если были одним из этих чудаков из VPL Research.
Джон Перри Барлоу говорит, что превосходно помнит, как встретил меня на каком-то сборище хакеров, но я могу доказать, что не приходил туда. Это странно, потому что он превосходно помнит практически все, а я, наоборот, человек, живущий в тумане.
Мы с Барлоу быстро сблизились; у нас было много общего. У него было ранчо в Вайоминге, и он, как и я сам, находил все сложности городской жизни пустой показухой. Мы обожали читать и писать, что в технической среде было более экзотично, чем должно бы быть. Барлоу работал в музыкальном бизнесе, так что и в этой среде у нас были общие друзья.
Он писал тексты песен для Grateful Dead, которые были в те времена больше чем просто группой. Для фанатов они были стилем жизни. Так что Барлоу уважали, и он жил, чувствуя почтение к себе.
У нас был разный подход к общению. Барлоу жил так, как будто его всегда снимали на камеру, – собирал вокруг себя поклонников, заботился о том, чтобы каждое его высказывание стало памятным. Дамский угодник, он всегда разрабатывал стратегии.